Мы отправились, но очень медленно. Мы прошли по переулку, где лежали тела нескольких солдат, умерших ночью от огромного количества выпитой водки и переохлаждения. В городе таких было гораздо больше.

Между тем, мы достигли места, откуда к мосту через Неман ведут две улицы. Мы шли бодро и через несколько минут оказались на берегу. Там мы увидели несколько тысяч спешащих и толкающих друг друга людей. Поскольку мост был узок, очень многие сошли на лёд, оказавшийся, правда, недостаточно прочным, чтобы выдержать такую массу людей. Он представлял собой только куски льда, слегка подтаявших, и снова замерзших. Несмотря на риск утонуть или покалечиться, каждый пытался перейти реку как можно быстрее, надеясь, что на той стороне он будет в безопасности. Позднее мы поняли, как мы ошибались.

В ожидании приказа, полковник Бодлен – командир нашего полка, приказал офицерам удерживать людей от перехода реки по одному. Нас было около шестидесяти – все, что осталось от двух тысяч! Мы собрались вокруг полковника. Он с грустью окинул взглядом остатки своего прекрасного полка, возможно испытывая противоречивые чувства – пять месяцев назад мы прошли по этому мосту в составе великой и блестящей армии, а теперь от полка практически ничего не осталось! Чтобы подбодрить нас, он обратился к нам с речью. Я, боюсь, слушал не очень внимательно.

– Сыны Франции! Я не призываю вас быть храбрыми – я знаю, сколько у вас мужества. В течение тех трёх лет, что я был с вами, вы проявляли исключительное мужество при любых обстоятельствах, особенно во время этой страшной кампании, во всех битвах и испытаниях через которые вы прошли. Но, помните, чем больше страданий и опасности, тем больше славы и чести, и тем больше награда тем, кто нашёл силы, чтобы пройти через них.

Затем он спросил, сколько людей присутствует. Я воспользовался этой возможностью, чтобы доложить Серрарису, что Фалоппа умер сегодня утром. Он спросил меня, уверен ли я в этом, а я ответил, что видел, как он умирает, и что адъютант-майор Рустан тоже видел его.

– Кто – я? – переспросил адъютант-майор. – Где?

– Там, в доме, где вы приказали мне выйти, иначе, как вы сказали, сами войдёте и выгоните из дома всех.

– Правда, – подтвердил он, – я видел мёртвого человека на соломе, но это был хозяин дома, ведь возле него плакала женщина.

Я сказал ему, что тот, кого выгнали на улицу, был настоящий муж и хозяин дома, а мёртвый человек на соломе – Фалоппа. Мы попытались найти нашего беднягу хозяина, но тот, наверное, сбежал.

Пока мы отдыхали, пришедшие раньше, переходили реку по мосту или по льду. Мы пошли вперёд, и перешли реку, но дальше идти было невозможно – дорога поднималась вверх по склону, и на этом крутом подъёме оказалась заблокирована повозками и фургонами. Порядок был окончательно уничтожен. Каждый шёл, как хотел. Некоторые из моих друзей взяли меня с собой, и мы пошли по левой стороне дороги. Отойдя от моста шагов на тридцать, мы начали подъем. Я шёл позади Гранжье, который к моему счастью опять был со мной, и который заботился обо мне гораздо лучше, чем о самом себе. Гранжье пробивал проход в снегу передо мной, выкрикивая на своём овернском диалекте:

– Вперёд, petiot (малыш), держитесь за мной!

Но «малыш» еле ноги волочил.

Гранжье прошёл уже три четверти пути вверх по склону, я же – только треть. Он остановился и, опершись на своё ружье, подавал мне знаки, что ждёт меня. Но я так устал, что не мог идти. Наконец, силы окончательно покинули меня, я упал и скатился на лёд замерзшего Немана.

Я не ушибся, но плечи болели, а кусты, через которые я пролетел, до крови расцарапали моё лицо. Я встал, даже не выругавшись, как будто для меня это было нечто совершенно естественное. Я уже настолько привык к страданиям, что удивить меня уже было нечем.

Потом я подобрал ружье и попытался вернуться назад, но не смог. Тут я подумал, а нельзя ли пройти, если пролезть под повозками. Хромая и спотыкаясь, я поплёлся туда. Дошёл до первой повозки и увидел гренадеров и пехотинцев Гвардии, которые усевшись на колеса, вынимали из фургона мешки с деньгами. У меня не было желания присоединиться к ним – я хотел только пройти. Вдруг я услышал крик: «Казаки! К оружию! К оружию!» За криком последовало несколько ружейных выстрелов.

Ни один из гренадеров и егерей обратил на это никакого внимания: из фургона торчали только ноги. Я потянул одну из них – её владелец выглянул и спросил, есть ли у меня деньги. Я ответил:

– Нет, но зато есть казаки.

– И только то? – спросил он, – но мы не собираемся отвлекаться и делиться с этими зверями нашими деньгами. Кто-то из них желает? Я дам!

И он сбросил на землю две большие сумки пятифранковых монет. Это привлекло и других идущих, а когда я услышал слова «jaunets» [87] и «сорокафранковик», я понял, что они только что нашли золото.