Я забрал ружье одного из гренадеров (дуло моего ружья забилось снегом), занятых выгрузкой золота, своё оставил и вернулся к мосту.

Первый, кого я встретил у моста, был капитан тиральеров Гвардии Дебонне. Я уже упоминал о нем раньше. С ним были его лейтенант и рядовой – вся его рота! Остальные, как он выразился, испарились. Он вёл с собой казацкого коня и не мог пройти через толпу. Я рассказал ему о своём жалком состоянии. Вместо ответа Дебонне дал мне большой кусок смоченного в водке белого сахара. Затем мы расстались, он пошёл по льду через Неман, а я, покусывая сахар, решил попробовать ещё раз. Вдруг я услышал, что меня кто-то зовёт. Это был Гранжье – он вернулся назад и все это время искал меня. Он спросил, почему я не пошёл за ним, я же объяснил, почему так вышло. Затем он пошёл впереди, а я шёл сзади, держась за дуло его ружья. С помощью Гранжье и куска сахара я одолел эту часть дороги.

Там нас ждали наши товарищи – сержант-майор Лебуд, сержант-майор Удит, сержант-майор Пьерсон и сержант Потон. Остальные тоже переходили Неман, разбившись на небольшие группы. Мы были уверены, что в Пруссии нам станет легче и, понемногу, к нам начало возвращаться былое равнодушие друг к другу. С того места, где мы находились, была видна дорога в Вильно и другие дороги, по которым на Ковно шли русские, но маршал Ней с горсткой людей все ещё продолжал сдерживать их. Тяжело опираясь на сосновую палку, к нам шёл какой-то человек. Подойдя ближе, он воскликнул: «Ах, per Dio santo! Я не ошибаюсь: это друзья!»

Мы посмотрели на него, и по голосу и акценту узнали Пеллисетти, миланца, бывшего велита-гренадера. Три года назад он покинул Императорскую Гвардию, чтобы стать офицером армии короля Италии. Бедный Пеллисетти! Только по остаткам его головного убора можно было догадаться, к какому корпусу он принадлежал. Он рассказал нам, что трёх или четырёх домов было бы достаточно, чтобы вместить все остатки армии принца Евгения. Он ждал одного из своих друзей, у того был казацкий конь, везущий его небольшой багаж. Они потеряли друг друга при выходе из Ковно.

14-е декабря, часов девять утра, пасмурно, не очень холодно и без снега. Мы просто шли вперёд, не имея ни малейшего представления, куда идти, но на дороге нам попался большой указатель, информировавший солдат из различных корпусов по какой дороге они должны следовать.

Мы пошли по дороге, предназначенной для Императорской Гвардии, но многие не обращали на этот указатель никакого внимания. Пройдя несколько шагов, мы увидели пятерых или шестерых несчастных, измождённых, похожих на призраки, с окровавленными руками. Они пытались выкопать из-под снега сухари, выпавшие из только что разграбленного фургона.

Мы шли примерно до трёх часов дня. Сержанту Потону было очень плохо, поэтому мы прошли всего лишь три лье.

Справа, в четверти лье, мы заметили деревню и решили там переночевать. Там мы обнаружили двоих солдат, которые только что зарезали корову у входа в конюшню, поэтому мы решили там остановиться. Крестьянин – владелец коровы, пришёл, чтобы собственноручно отрезать нам нашу долю, и для того, чтобы сохранить как можно больше мяса. Он развёл костёр и поставил греться два котла воды. Чистая солома и хороший костёр – давно мы не были так счастливы! Мы поужинали и пошли спать.

Я лежал рядом с Потоном, который все время стонал. Я спросил его, в чем дело. Он сказал:

– Мой дорогой друг, я уверен, что не смогу идти дальше.

Не зная причины, почему он так сказал (о том, что он серьёзно болен, никто не знал), я утешал его, говоря, что после отдыха ему станет гораздо лучше, но вскоре с ним случился новый приступ лихорадки, и всю ночь Потон кричал и плакал в бреду. Несколько раз этой ночью я видел, как он что-то писал в своей записной книжке, иногда вырывая и выбрасывая листы.

Я спокойно спал, когда почувствовал, что кто-то тянет меня за руку. Это был бедняга Потон.

– Дорогой друг, я никак не смогу уйти отсюда – даже шага сделать не смогу – поэтому прошу вас оказать мне большую услугу. Я рассчитываю на вас, если вам повезёт снова увидеть Францию. А если вам это не удастся, попросите Гранжье, которому я тоже доверяю, исполнить мою просьбу.

– Вот, – продолжал он, – несколько писем, которые надо переслать моей матери по указанному адресу в сопровождении письма, в котором вы расскажете, как мы расстались с вами, однако, не лишайте её надежды увидеть меня снова. А это – серебряная ложка, возьмите её – она гораздо лучше, чем та, которую вы взяли у казака.

Затем он вручил мне небольшой пакет с бумагами, повторив ещё раз, что рассчитывает на меня. Я обещал ему выполнить все, о чем он меня просил, но у меня даже мысли не возникало, что мы можем бросить его.

15-го декабря во время подготовки к выходу я рассказал друзьям о своём разговоре с Потоном. Они решили, что он либо совсем упал духом, либо сошёл с ума. Все шутили и посмеивались над ним.

Вместо ответа бедняга Потон показал нам две большие грыжи, которые появились у него вследствие многократных попыток вскарабкаться по крутой дороге в Ковно. И только теперь мы поняли, что он действительно не сможет идти. Сержант-майор Лебуд решил, что неплохо было бы оставить его на попечение хозяина дома, но перед тем, как сделать это (ведь у Потона было много денег в золотых монетах), мы зашили монеты под поясной лентой его брюк. Потом позвали хозяина, а поскольку тот говорил по-немецки, трудностей при разговоре не возникало. Мы предложили ему пять пятифранковых монет, пообещав, что он получит вчетверо больше, а, возможно, ещё больше, если позаботится о нашем больном товарище. Крестьянин обещал это, поклявшись Богом, и заверил, что даже сходит за врачом. Наступило время прощаться.