Дверь открыла Олеся и бесстрастно сказала: «Ну, здравствуй! С приходом! Проходи на кухню, я готовлю обед. Я счас… позову соседку». И выскочила на лестничную клетку.

Всё правильно сказали… Живот у Олеси торчал «огурцом»…

Олеся зашла на кухню и сказала: «Подай мне сковородку, счас зажарю яичницу!»

Как в тумане, молча, Эдуард снял с крючка на стене сковородку и протянул ей.

И тут произошло невероятное: Олеся распахнула окно кухни и стала визжать на всю улицу: «Спасите, убивают, помогите! Вызовите милицию!! Умоляю, спасите!» При этом она стала БИТЬ СЕБЯ сковородкой по лбу, и по её лицу потекла кровь… Тут же на кухню вбежали две девицы, которых Эдуард видел впервые.

– Сейчас, Лесечка, приедет милиция и «скорая», мы УЖЕ ВЫЗВАЛИ, – затарахтели они, изобличая поставленный дешёвый спектакль, и стали вытирать полотенцем кровь со лба Олеси и складывать в пакет вместе со сковородкой – готовили «вещдоки» для милиции… Олеся изображала при этом полубессознательное состояние и тошноту, как признак сотрясения головного мозга…

…Опешившего Эдуарда арестовали, согласно показаниям «свидетельниц» за нападение и попытку убийства жены, а «скорая» увезла Олесю в больницу с подозрением на сотрясение мозга, поскольку лобная кость оказалась без повреждений. В висок Олеся себя бить не стала – можно перестараться!

На заведённое уголовное дело (вещдоки – налицо, отпечатки пальцев – на ручке сковородки!) ставится в известность партком: коммунистов не судят! Вначале их делают, как всех – рядовыми беспартийными, исключают из КПСС…

Следственное дело быстро не делается и к моменту его завершения Олеся родила мальчика и подала на развод.

И – гражданский иск в суд на… алименты!

В те времена в гражданских процессах не использовали научные методы установления родства по ДНК. Тогда использовались, как доказательный аргумент, в основном, показания соседей и подружек.

Непререкаемый авторитет Риты открыл глаза наивной селянке: если родить от капитана-рыбака, а лучше – от двоих или троих, то до конца жизни не придётся ишачить за копейки, а получать алименты такие, как если бы на тебя горбатилась у своих кульманов целая бригада МНСов, младших научных сотрудников, и жить в своё удовольствие!

Такая тактика была в ходу у «верботы» и «гастролёрш» на всех бассейнах страны. И была весьма успешной. А в последнее время закон был изменён в пользу интриганок: не требовалось свидетельства о браке, а достаточным считалось «ведение совместного хозяйства»! То есть, если бабульки, зорко охраняющие подъезд, засекут тебя с «авоськой» с пивом и сушёной корюшкой, то имеет место факт ведения общего хозяйства, а стало быть, капкан захлопнут как минимум на 18 лет! Потому, как ещё и за время учёбы надо платить.

Партком ждал заключения следствия по делу, а следователь ждал решения парткома о партийности обвиняемого по делу.

Вот тогда-то и вытащили Эдуарда Ростоцкого на бюро, а он предпринял встречный, иезуитский ход… и написал жалобу… на самого себя!

Поскольку шляхетские кровя не позволяли Ростоцкому лечь на пузо перед следствием и божиться, что не спал он со своей женой (кто ж поверит в такую благоглупость?), что не его это ребёнок и не бил он неверную жену сковородкой по голове, а… вляпался он, как последний лох, что не достойно командира огромного судна с экипажем почти в сто человек, доверившим ему свои судьбы и даже жизни… пришлось ему пойти на сделку с интриганкой:

Чего и было нужно Олесе!

Эдуард согласился на развод, на уплату алиментов, на отказ от делёжки жилья (что и было предусмотрительно подстраховано Олесей пропиской в квартире её любимой матушки-няни), а Олеся и её собутыльницы изменили свои прежние показания на «точно не помню» и «мне кажется», что, по закону автоматом решается в пользу обвиняемого, ибо вменяемая ему статья примирением сторон дела не закрывала.

Тамара и Ляля, как опытные лоцманы, вели Олесю к цели: «сделать» Эдика и при этом оставить его в капитанах, ибо цель – капитанские алименты, а не «пшик» из зоны… Поэтому, показания всех троих плавно перетекали со «смертоубийства» в супружескую ссору на почве ревности.

Следствие тоже сочувствовало капитану: не впервой им попадали такие «дела». И готово было приостановить дело за «недостатком улик»…

Очень многие бывшие члены КПСС (не «коммунисты» – нет, таковых в природе не было, были лишь «члены», изображавшие коммунистов) помнят то «лобное место» – отдельно стоящий стул в торце длинного стола, за которым заседало «бюро» парткома и всегда последним вопросом повестки дня был «персональные дела»… На этом стуле сидел, смущённый и растерянный капитан Ростоцкий под взглядами одиннадцати пар глаз, взирающих на него, как на прокажённого, – с откровенным отвращением и укором.

С противоположного торца стола САМ (секретарь парткома Титов) задал стандартный вопрос (на «ты», естесственно!):

– Ну, расскажи нам, Ростоцкий, как ты дожил до жизни такой, до уголовщины, и на кого ты жалуешься при этом? Нам непонятно!

– Я не жалуюсь. Я прошу защиты у коммунистов. Ведь я ничего не совершил противоправного. А меня сняли с должности. Возбудили уголовное дело, отняли квартиру и ещё в суде лежит иск на выплату алиментов… При том, что я свою жену и пальцем даже не трогал. В прямом и переносном смысле… У меня с ней… не было близких отношений… Ну – брачной ночи, что ли… Не успел. Ушёл в рейс…. Вы мне верили, когда доверяли судно и экипаж, так поверьте и сейчас, не исключайте меня из партии… Я просто «влип» в историю…