• ореол успеха;

• боязнь скуки.

Если рассортировать отмеченные факторы на более или менее важные, упростить ответ, то можно сказать: учёными на самом деле в первую очередь движут два тесно взаимосвязанных мотива:

• любознательность [44] и —

• тщеславие.

То и другое, и третье, и пятое, и десятое, если разобраться, конечно, не есть привилегия науки. Любопытства полно в разных профессиях и даже в обыденной жизни, равно как и гордыня переполняет многих посторонних науке людей. Хотя право гордиться своим шагом к вечной истине имеют только учёные. А любознательность и тщеславие, если подумать, по своей психологической сути – одно и то же (узнать, подсмотреть нечто важное первым!), а различается только на взгляд твой собственный, самокритичный, либо посторонний, завистливый взгляд.

Вот, например, малолетний сын графа А.А. Бобринского [45] заносит в свой дневник впечатление относительно одной из находок из раскопанных отцом скифских курганов: «Мой гребень! Я нашёл!» Прикинем: перед нами человек, принадлежащий к самому элитному слою империи. Деньги, почести, звания – сколько хочешь. Имения, доходы на банковском счету, должности в столице, частые поездки за границу. А что греет его душу в первую очередь? Археология! Раскопки! Редкие находки! (Гребень-то и в самом деле на весь мир знаменитый – чистого золота, с изображением сражающихся воинов на вершине; репродуцировался множество раз; выставлен в Золотой кладовой Эрмитажа). Вот вам и наука. Поневоле задумаешься об её значении в жизни настоящего учёного.

Тем, кто не испытывал чувства научного открытия, даже более скромного достижения, бесполезно его описывать; а тому, кто с ним знаком, описание не требуется. Это как, на всем понятный пример, с любовью (мужчины к женщине и наоборот). Все её описания банальны. В психологическом отношении наука и любовь похожи на почечную колику: когда рассказывают о них, не веришь; переживёшь сам, рассказывать не захочешь. У Александра Дюма-пера выясняется, во имя чего его главные герои то и дело рискуют жизнью? Самый сильный мушкетёр Портос на удивлённые вопросы обывателей отвечал: «Я дерусь потому, что дерусь». На первый взгляд, эта реплика глуповата. Атос как истинный граф всегда говорит правду. Арамис как прирождённый интриган выдумывает благонравный повод. Д'Артаньян молча ломит в открытую дверь, если за ней женщина или другой успех. А недалёкий простодушный Портос не находит ответа по существу. Но мнимая тавтология Портоса оказывается в данном случае глубже, мудрее. Процесс деятельности для него не менее, а то и более важен, нежели результат. Он – самый надёжный спутник, сподвижник чем-то ещё мотивированных людей. Без Портоса сопьётся Атос, возомнит себя благонравным аббатом Арамис, получит стилетом в сердце Д' Артаньян. А в компании с верным и сильным Портосом они все выживают и получают возможность выбирать свою судьбу… Так писатель замотивировал возврат своих героев «на тропу войны» и десять, и двадцать лет спустя после их знакомства.

Так же и мы со своими экспериментами, семинарами, публикациями, конференциями. Ничего другого не умеем и не хотим. Главное – не хотим этого всего другого, кроме этой самой треклятой науки. Диагноз? Приговор? Воздаяние? Судите сами.

И выше, и ниже мы в разной связи касаемся деликатной темы финансирования науки; тех способов и источников, которые обеспечивают учёным средства к существованию – то прозябанию, а то и относительному процветанию, в отдельных случаях – даже обогащению. Здесь кратко суммируем свои соображения по этому противоречивому вопросу. «Наука – и деньги». Эта тема не случайно всплывает то и дело в нашем пособии. Ведь деньги и только они материализуют наши идеалистические по определению нашего же призвания порывы. Но в связи со спецификой научного познания приходится вспомнить общеизвестную шутку: для учёного важны не деньги, а их количество. Если это количество слишком велико, исследователь превращается в предпринимателя или рантье. Однако тему обогащения за счёт науки мы можем смело миновать. Такой возможностью в её среде мало кто обладает. Первые руководители академических учреждений, их заместители. Их официальные заработки кратно больше, чем у рядовых сотрудников; им же – начальникам обеспечен доступ к самым щедрым грантам и субсидиям. В нынешнюю Российскую академию наук выбирают уже не только настоящих учёных, а всё чаще тех, кто способен оказать существенные услуги её руководителям – финансовые, административные, бытовые. Не исключение составляет и наша высшая школа. Кто-то из руководителей институтов да университетов щедрее делится с коллективом подчинённых, кто-то скупее. Но это сюжет для юриста или политика, а не для науковеда. Деньги и мораль слишком сложно соотносятся. Первые лица в организации, как ни крути, исключение, а не правило. Фараон или касик сам по себе не выиграет войны и не построит пирамиды. Для этого нужны армии работников. Их на что содержать?

В архиве академика П.Л. Капицы остался любопытный текст, где затрагивается эта тема. Это лекция в канадском университете Мак-Гилла, где начинал свою экспериментальную деятельность великий Резерфорд [46] . В свою очередь начиная работать уже в британской лаборатории Э. Резерфорда молодым физиком-экспериментатором, Капица задал шефу вопрос: «Как должны жить научные работники? Сколько они должны зарабатывать – много, или мало, или средне?» [47] Вопросы для новичка были не праздными: будучи талантливым инженером, он мог бы неплохо подрабатывать консультациями на заводах и фабриках, советуя их владельцам, как избежать проблемных ситуаций со сложными технологиями. Резерфорд ответил образно: «Хлеб, масло, но не джем». Дескать, хватит вам прожиточного минимума. Когда Капицу пригласил для консультаций «стальной король» Британии Роберт Хэдфилд, изобретатель и производитель нержавеющей стали, Резерфорд предостерёг: «Капица, будьте осторожны. Богу и мамоне служить одновременно нельзя. Советую вам не иметь никаких дел с Хэдфилдом». Капице пришлось послушаться учителя. Этим советом Ре-зерфорда Капица завершает ту свою лекцию 1969 г.: «Сейчас, когда наука начинает оказывать такое большое влияние на оборону и на международные связи, учёный также должен принимать во внимание моральную сторону своей деятельности. Он не должен сознательно использовать науку не для блага народа».

Я бы не стал принимать этот вывод за чистую монету. Когда Капицу вынудили вернуться на родину, он поставил перед советским правительством ультимативное требование: построить ему целый академический городок под собственный институт физических проблем. Что и было исполнено в районе нынешнего элитного Ленинского проспекта в Москве. Все научные сотрудники жили там во вполне комфортабельных квартирах, имели дачи, специальное снабжение. Кроме решения чисто научных проблем, Капица разработал технологию получения сжиженного кислорода и возглавил небольшое министерство по его производству. Всё это приносило пользу и советскому государству, и коллективу физического института, и лично Капице. Он сознательно добивался того, чтобы учёные-физики вошли в круг советской элиты – по размерам зарплаты, прочему бытовому обеспечению. Заповедь Резерфорда насчёт джема нужно понимать по меркам благополучной Европы, а сегодня уже и передовой Азии.