Гнев Ивана Филофеевича

Аннотация

«Иванъ Филофеевичъ Пыщиковъ, какъ только по?здъ замедлилъ ходъ, высунулъ голову изъ окна вагона 11-го класса, въ надежд? увид?ть на платформ? свою супругу, Наталью Андреевну. Она всегда встр?чала его, когда онъ прі?зжалъ изъ города 20-го числа, потому что въ этотъ день въ департамент? выдавали жалованье, и Иванъ Филофеевичъ им?лъ обыкновеніе запасаться н?которыми предметами баловства, какъ-то: закусками, дынею, абрамовскими коврижками, и т. п. Съ нимъ и сегодня была значительнаго объема корзинка, которую онъ поставилъ въ проход?, поручивъ ее особенному вниманію кондуктора…»

Произведение дается в дореформенном алфавите.

Иванъ Филофеевичъ Пыщиковъ, какъ только поздъ замедлилъ ходъ, высунулъ голову изъ окна вагона 11-го класса, въ надежд увидть на платформ свою супругу, Наталью Андреевну. Она всегда встрчала его, когда онъ прізжалъ изъ города 20-го числа, потому что въ этотъ день въ департамент выдавали жалованье, и Иванъ Филофеевичъ имлъ обыкновеніе запасаться нкоторыми предметами баловства, какъ-то: закусками, дынею, абрамовскими коврижками, и т. п. Съ нимъ и сегодня была значительнаго объема корзинка, которую онъ поставилъ въ проход, поручивъ ее особенному вниманію кондуктора. Но Натальи Андреевны на платформ не было. Были разныя другія жены, а его жены не было. Была даже супруга вице-директора, щеголиха до помраченія ума, но это не относилось къ длу. Лицо Ивана Филофеевича приняло недовольный видъ. Вмст съ тмъ ему захотлось показать самостоятельность. Онъ ршилъ, что ни въ какомъ случа не потащитъ корзинку самъ на дачу, а возьметъ извозчика. И онъ подкатилъ къ своей калитк на извозчик, чего ршительно никогда не длалъ, кром какъ 20-го числа, и то потому только, что жена его встрчала въ вокзал, и онъ позволялъ себ удовольствіе «прокатить» ее до дому, на глазахъ многихъ сослуживцевъ и другихъ лицъ, которымъ онъ несомннно былъ извстенъ. – А гд же барыня? – спросилъ Иванъ Филофеевичъ хлопотавшую около стола, вертлявую и недурненькую собой горничную Лизу. – А разв вы не повстрчались у вокзала? Барыня давно уже, отъ самаго завтрака, вышли въ паркъ, – отвтила та… – Мм… промычалъ Иванъ Филофеевичъ, и пошелъ по всей дач. Ему очень хотлось сть, а жены не было. Это портило ему расположеніе духа. Онъ наконецъ вышелъ въ столовую, развязалъ корзинку, и принялся медленно разворачивать промасленную бумагу. Вынырнувшій оттуда кусокъ балыка смотрлъ чрезвычайно аппетитно. Иванъ Филофеевичъ налилъ себ рюмку водки, проглотилъ, отрзалъ ломтикъ балыка, прожевалъ, вторично наполнилъ рюмку, проглотилъ, откроилъ еще балыка, но уже потолще, и снова принялся жевать. Въ это время на балконъ быстро вбжала хорошенькая, полненькая брюнетка лтъ тридцати, вся раскраснвшаяся, запыхавшаяся, и еще издали прокричала: – Представь себ, я опоздала встртить поздъ. Сижу въ липовой алле, читаю, и такъ увлеклась, что не замтила времени. Вдругъ слышу – свистокъ. Я бросилась къ вокзалу, но не могла поспть. Ну, здравствуй! И она подставила подъ супружескій поцлуй свой маленькій, влажный лобъ. – А съ тобой и книги нтъ. Какъ же ты безъ книги читала? – подозрительнымъ тономъ замтилъ мужъ. Наталья Андреевна немножко смутилась, но тотчасъ нашлась. – Я у газетчика газету брала, и бросила ее въ парк, – отвтила она. – Напрасно бросила. Я могъ бы посл обда почитать. Да что же это обдать не даютъ? Ужъ и кухарка твоя тоже не зачиталась-ли газеты? – ворчалъ Иванъ Филофеевичъ. – Ботвинья-то съ лососиной будетъ у насъ сегодня? – Ботвинья? Почему же ботвинья? Сегодня вовсе не такая жаркая погода! – возразила Наталья Андреевна. Сообщеніе это очень разочаровало Ивана Филофеевича. Онъ всю дорогу думалъ о томъ, какъ онъ первую тарелку ботвиньи състъ съ лососинкой, а вторую съ балычкомъ, и ледку подброситъ. – Не жаркая у васъ погода? А почему-жъ это у васъ все лицо пятнами горитъ? – подозрительно возразилъ онъ. Молодая женщина пуще покраснла и прижала об руки къ щекамъ. – Говорила вамъ, что бжала на поздъ, запыхалась, – отвтила она съ неудовольствіемъ. – Вамъ хорошо целый день въ департамент сидть, въ холодк. Въ казенныхъ домахъ всегда холодокъ есть. Пять часовъ кряду сидите, съ мста не двинетесь. А тутъ по хозяйству для васъ суетись. – Посадилъ бы я васъ, сударыня, въ департаментъ, не очень бы, чай, понравилось, – продолжалъ тмъ же ворчливымъ тономъ Иванъ Филофеевичъ. – У насъ у начальника отдленія жена за границу просится, такъ онъ ужъ который день чортомъ ходитъ, да обрываетъ всхъ: подвернись только! – Это онъ васъ обрываетъ, а когда я съ нимъ встрчаюсь у Мышеловкиныхъ, такъ онъ со мною чрезвычайно всегда любезенъ. А вамъ вовсе и не слдуетъ ему подвертываться. Иванъ Филофеевичъ на это ничего даже не сказалъ, и когда подали вмсто ботвиньи жиденькій бульонъ съ плававшими на поверхности листочками какой-то зелени, то онъ, должно быть съ досады, пошелъ въ спальную, сбросилъ съ себя все, что только можно сбросить безъ нарушенія добрыхъ семейныхъ обычаевъ, и въ такомъ вид вернулся въ столовую. Наталья Андреевна, уже привыкшая къ его взглядамъ на свободу дачной жизни, только плечами повела. Ей совсмъ не хотлось сть, и посл двухъ ложекъ она откинулась на спинку стула. – Да, вотъ только и слышишь, что вс за границу дутъ, – произнесла она мечтательно. – А я, должно быть, такъ и проживу жизнь, не побывавъ за границею. Хоть-бы однимъ глазкомъ посмотрть, какой такой Парижъ… – Вона! Парижъ! Куда хватила! – усмхнулся Иванъ Филофеевичъ. – А что жъ, я хуже тхъ, кто туда здитъ, что ли? – обидлась Наталья Андреевна. – Хоть бы въ Стокгольмъ на выставку вы меня отпустили. Смшно даже: десять лтъ замужемъ, а еще ни одной выставки не видала. – Какъ такъ не видала? А зимой-то кто двадцать разъ въ «Акваріумъ» на судостроительную выставку здилъ? – Вотъ тоже нашелъ! Я про заграницу говорю. На судостроительную я только для Варвары Петровны здила, потому что у нея братъ въ штурманахъ служитъ. – Вс у васъ съ нкоторыхъ поръ въ штурманахъ служатъ. На дняхъ въ палисадник на кого-то въ блой фуражк натолкнулся, тоже увряла, что штурманъ, а оказалось – технологическій студентъ. Наталья Андреевна немножко отвернулась отъ мужа, потому что чувствовала на губахъ предательскую улыбку. – Я не знаю, что вы всегда имете противъ студентовъ, скромнымъ тономъ замтила она. – А что въ нихъ хорошаго нашли? Всякій мщанинишка, захочетъ, такъ и будетъ студентомъ. Вотъ, если дамамъ офицеры нравятся, это само собою понятно. А студентъ и пріятности никакой доставить не можетъ. Наталья Андреевна немножко больше отвернулась, и черезъ минуту перемнила разговоръ. – Жанъ, мн завтра въ городъ нужно. Не могу ничего отъ портнихъ добиться, надо самой създить. Поду я часа въ четыре, такъ что ты ужь безъ меня пообдаешь. А я велю ботвинью сдлать. Иванъ Филофеевичъ окончательно нахмурился. – Вотъ нашли время съ портнихами возиться! Удивительно мн важно, что вамъ вашихъ тряпокъ не везутъ. Какое мн удовольствіе одному тутъ прохлаждаться? – Ты пойми, что ни одно мое платье не готово еще. Не могу же я не одтая на дач сидть. – На дач-то и можно. Не на балкон, понятно, а такъ, за шторкою. – Съ какой это стати я буду для васъ за шторкою сидть? И въ чемъ же прикажете мн принимать, если кто придетъ? Въ сорочк, что ли? – Кто васъ знаетъ, въ чемъ вы кого принимаете? Вонъ какъ-то племянничекъ Пьеръ про родинку заговорилъ. Откуда бы ему знать, гд у васъ родинки? По лицу Натальи Андреевны пробжала странная полуулыбка. – Онъ про какую-же говорилъ? – спросила она, оторопвъ. Иванъ Филофеевичъ посмотрлъ ей въ глаза, и вдругъ выпалилъ: – Тьфу, стыда у васъ совсмъ нтъ! И бросивъ салфетку, онъ всталъ и ушелъ въ кабинетъ, гд имлъ привычку поспать часика два посл обда. Иванъ Филофеевичъ быль человкъ смирившійся. Онъ очень хорошо понималъ, что не можетъ представлять для молодой женщины романическаго интереса. Цну онъ себ зналъ, и даже преувеличивалъ свою оцнку въ отношеніи ума и дловитости, но о женщинахъ былъ мннія нсколько презрительнаго и полагалъ, что къ истиннымъ достоинствамъ он равнодушны, а увлекаются больше мишурой и вертопрашествомъ. Поэтому онъ въ душ былъ убжденъ, что жена не обходится безъ романовъ. Онъ, даже стоя съ ней подъ внцомъ, думалъ: «ну, первый годъ не надуетъ, а на второй непременно надуетъ». И къ этой мысли онъ относился философски. Но онъ безусловно требовалъ, чтобы жена умла не возбуждать въ немъ опредленныхъ подозрній, и обнаруживала бы покорность и уваженіе. А Наталья Андреевна этого не обнаруживала, и держала себя такъ, какъ будто ей ршительно все равно было, что онъ думаетъ о ея врности. Это несказанно раздражало и уязвляло Ивана Филофеевича. А еще его уязвляло, что она, повидимому, всему на свт предпочитала студентовъ. Этого Иванъ Филофеевичъ никакъ перенести не могъ. Узнай онъ какъ-нибудь, что у жены романъ съ кавалерійскимъ офицеромъ, или съ камеръ-юнкеромъ, или, напримръ, съ директоромъ департамента – это еще куда ни шло. Но студентовъ онъ не могъ терпть. Романъ со студентомъ – это была бы такая кровная обида, которая превратила бы добродушнаго надворнаго совтника Пыщикова въ кровожадное животное. Кабинетикъ Ивана Филофеевича выходилъ единственнымъ окномъ въ садикъ, гд теперь цвли два большіе жасминные куста. Они маскировали съ двухъ сторонъ маленькую, сквозную бесдку, помщавшуюся у стны дома, подъ самымъ окномъ. Ивану Филофеевичу было очень пріятно, что изъ садика къ нему въ комнату доносился запахъ жасмина. Онъ растянулся на диван и точасъ заснулъ. Но не прошло и получаса, какъ какой-то тягостный кошмаръ прервалъ его сонъ. Ему пригрезились отвратительныя вещи: студенть въ блой фуражк нагло обнималъ его жену, а жена съ такою же наглостью отвчала на его ласки; потомъ вмсто студента появлялся племянникъ Пьеръ, и какимъ-то образомъ тоже оказывался студентомъ; и все это происходило тутъ, въ этомъ дачномъ кабинет, а онъ на все это смотрлъ изъ департамента и хотлъ соскочить со стула, но начальникъ отдленія приковывалъ его къ мсту замораживающимъ взглядомъ. Иванъ Филофеевичъ поднялся съ дивана и съ испугомъ оглянулся кругомъ. Въ комнат никого не было, но изъ садика доносились какіе-то странные звуки – какъ будто звуки поцлуевъ. Однимъ прыжкомъ Иванъ Филофеевичъ подскочилъ къ окну и свсился въ садъ. Прямо подъ нимъ, въ бесдк, мелькнула фигура студента въ блой фуражк, и звуки поцлуевъ раздались совершенно явственно. – Знаете что? – говорилъ незнакомый голосъ: – если завтра вы не исполните своего общанія, не прідете въ городъ, то я… я на себя руки наложу, вотъ что! «Погоди-ка, вотъ раньше я на тебя свои руки наложу», мысленно прохриплъ Иванъ Филофеевичъ, и свсившись черезъ окно, мгновенно спустился на бесдку, ухватился за что-то, заболталъ въ воздух ногами, прыгнулъ на землю, и полуодтый, разставивъ руки и ноги, съ лицомъ, пылавшимъ невыразимымъ гнвомъ, очутился передъ студентомъ. Тотъ взглянулъ на него ошаллыми глазами, потомъ быстро нагнулся, и съ изумительной ловкостью проскочилъ между ногъ ревниваго мстителя. Иванъ Филофеевичъ не удержался и хлопнулся ничкомъ къ ногамъ преступной сообщницы преступного свиданія. – Баринъ, миленькій, простите… – взмолился плачущій женскій голосъ. Иванъ Филофеевичъ приподнялся на ладоняхъ и возвелъ глаза кверху. Передъ нимъ, закрывая лицо руками, стояла горничная Лиза. Изъ окна спальной высунулась хорошенькая головка Натальи Андреевны. Съ минуту она молча, съ изумленіемъ смотрла на представившуюся ей картину. Потомъ по всему дому, по садику, по сосднимъ дачамъ прогремлъ ея раскатистый, звонкій, почти истерическій хохотъ…