— Хм, передохнуть, передохнуть, я выбрала это слово из деликатности… Ну, ты меня понимаешь?..

— Я понимаю, что ты считаешь в порядке вещей оставаться здесь и наслаждаться жизнью, пока я одна отправлюсь в Канны готовиться к вашему приезду. Нет, в самом деле, я не согласна.

— Катерина совершенно права, — вскричал Петер фон Эль. — Мы поедем вместе на машине моей бабушки. Согласны, Катерина? А вы, Мариза?

— Вы знаете, отсюда до Канн ехать очень долго, — заметила та.

— Ну и прекрасно, — ответил он, и тремя днями позже они приехали на юг.

Г-жа Валь-Дидье, чтобы не заставлять своих гостей ужинать в доме, пропахшем камфорой и мертвыми мухами, позаботилась заказать столик в соседнем ресторане. Им накрыли под соломенным навесом, тихонько играла музыка, с суши дул легкий ветерок, смешивая аромат эвкалиптов и цветов с суровым дыханием моря. Чудесное мгновение заставило всех позабыть о прошлом. Они танцевали, смеялись, выпили больше, чем обычно, и когда пришло время возвращаться, дамы настолько устали, что разошлись по комнатам, не обменявшись ни единым словом. Катерина очень хотела спать. Она улеглась в кровать и зажгла лампу у изголовья, тогда как Мариза, задержавшись в ванной, вдруг услышала знакомые шаги. Она быстро завязала пояс халата, открыла дверь и побежала к лестнице, последние ступеньки которой одолевал Петер фон Эль.

— Как вы меня испугали! Это вы? — прошептала она. — Я решила, что забрался грабитель. Уже поздно. Что вы делали внизу?

— Прогуливался по саду. Размышлял. Встречал зарю. Ожидал, наверное, увидеть другое небо.

— Другое небо? Зачем? Вы же знаете, небо везде одинаковое.

— Я спрашиваю себя порой, не вредят ли грустные мысли той, о ком думаешь?

— Вредят, и ей, и вам. Грустить бесполезно, это ничего не решает. Грусть — это яд, вредный микроб, который напрасно культивируют, это заразная болезнь, кривое зеркало, которое нужно поскорее разбить. Случалось ли вам грустить с пользой? Мне нет. Мы пришли в этот мир, чтобы быть счастливыми, не правда ли? Так давайте пользоваться жизнью. На нашей планете много серьезных вещей и случаются счастливые моменты. Их украдкой посылает нам в подарок сама жизнь, и их нужно принимать, никому не причиняя вреда. Можно тайком перейти границу, забыть обо всем, так интересней путешествовать: ты вроде бы здесь, а вроде бы тебя и нет, ты больше никто или, вернее, ты слепок кого-то другого. Да, верность — это прекрасно, но не распускайте ее, а то она умудрится обвинить вас во всех смертных грехах за то только, что вы залюбовались розой.

— Верность не обращает внимания на розы.

— Тогда ясно, почему происходят измены! Погода чудесная, мы находимся в замечательном месте, мы живем у очаровательной дамы, мы…

— Это вы — очаровательная, поэтому так говорите со мной. Вы добры, красивы и к тому же так непосредственны. Чего еще можно желать? Мариза, я обожаю вас! Правда, вы ведь верите мне? Почему вы так смотрите, будто сомневаетесь?

Глаза Петера приняли совершенно незнакомое Маризе выражение: в них появились истома, умиление, нежность. Петер слишком много выпил, а она приняла опьянение за чувственное волнение.

— Я расхотела спать, теперь не засну. Что мы стоим на лестнице и шепчемся? — спросила она.

— Вы расхотели спать, а я и не хотел.

— Тогда, может быть, спустимся в сад?

Они спустились в гостиную, и Мариза остановилась перед подносом, уставленным бутылками.

— Отличная идея! Умираю от жажды, — заявил Петер.

Он наполнил два стакана, один протянул Маризе, свой выпил одним глотком, налил еще, потом последовал за ней в сад, где они и расположились в шезлонгах, которые Мариза подвинула поближе друг к другу.

— Ни ночь, ни день, такой неопределенный свет, наверное, должен быть в лимбе, — сказал он.

— Что вы сказали? — спросила г-жа Лежан — он так тихо говорил, что она не расслышала и придвинулась совсем близко к губам Петера фон Эля. Их щеки, плечи, руки соприкоснулись. Они замолчали, закрыли глаза, нежно обнялись.

На следующее утро г-жа Лежан, окрыленная одержанной победой, зашла к г-же Валь-Дидье узнать, хорошо ли та спала.

— Замечательно, а ты, дорогая? — ответила Катерина.

— Я? Да я глаз не сомкнула.

— Обидно. Бессонница, вот мука.

— Бессонница? Мука? Да нет. Совсем не то. Представляешь… — начала она, и г-жа Валь-Дидье, сначала с любопытством, потом с досадой, выслушала рассказ о часах, проведенных Маризой с Петером фон Элем. Однако ей удалось справиться с собой и изобразить хорошее настроение:

— Это должно было произойти, — заявила она. — Я была совершенно уверена. Что я тебе говорила? Все так и получилось. Он любит тебя? Что ж, тем лучше для него и для тебя. Тебе он будет обязан своим спасением. Представляешь, он будет обязан тебе жизнью! Дорогая, я так рада, так рада за вас обоих.

— Правда?

— Что ты хочешь этим сказать? Надеюсь, ты не осмелишься сомневаться во мне?

Вошла горничная со свежим бельем. Подруги переглянулись, произнеся еле слышное «т-с-с!», и Мариза ушла. Разойдясь по комнатам, задумавшись каждая о своем, они занялись туалетом и часом позже спустились в гостиную, обнаружив там Петера фон Эля, который, опустив голову, мерил шагами комнату.

— Петер, да что с вами? Какое мрачное выражение лица! — вскричала г-жа Валь-Дидье.

— Слишком много виски, слишком много всего…