Однажды, когда они пошли купаться в темноте — они теперь часто купались по ночам, когда на пляже не было ни души — Маша неожиданно предложила:

— Давай купаться как первобытные люди — нас ведь никто не видит.

— Но мы же друг друга видим, — возразил Толя.

— Я не буду смотреть на тебя, не бойся, а в воде темно. Знаешь, без одежды так хорошо. Я помню это с детства.

Толя послушно снял плавки и отвернулся, чтобы не наткнуться ненароком взглядом на Машины белые груди, которые стояли перед его глазами с тех пор, когда он случайно увидел ее спящей на веранде.

Они вошли в воду, держась метрах в двух друг от друга. На таком же расстоянии и плавали, опасаясь друг к другу приблизиться. Как вдруг Маша почувствовала, что ее живот ожгло огнем. Она громко вскрикнула.

Толя тут же очутился рядом.

— Что случилось?

— Не знаю. Очень больно.

— Где?

— Живот. Ой, там, кажется, волдырь. Это было что-то большое и мерзкое.

— Не бойся — я с тобой.

Толя обнял Машу за плечи и она задрожала.

— Тебе холодно?

— Нет… Просто мне как-то странно. Что-то внутри… перевернулось. Ты знаешь, я… я…

Толя вдруг положил Маше на плечо другую руку и медленно привлек ее к себе. Машины соски, соприкоснувшись с Толиной грудью, затвердели и сладко заныли. Так же сладко заныло в низу живота.

Она подняла глаза и увидела, что Толя смотрит на нее удивленно и как-то очень уж пристально.

— Ты что? — спросила она и встала на пальчики, чтобы дотянуться до его губ — Толя обогнал ее за этот месяц на несколько сантиметров. Она почувствовала, как в ее живот уперлось что-то теплое и упругое.

Их поцелуй на этот раз оказался таким долгим и сладким, что у обоих закружилась голова и бешено заколотилось сердце. Толя отстранился первым. Маша почувствовала на своей груди его трепещущие холодные пальцы. Ей хотелось, чтобы они сдавили, сжали ее, сделали больно, но пальцы были робки и неуверенны. Зато упругое тело, толкающееся в ее живот, стало еще тверже. Оно спускалось все ниже и ниже, точно стремясь соприкоснуться с болезненной точкой между Машиных ног.

— Ты… ты хочешь меня? — шепотом спросила Маша.

— Наверное, — так же шепотом ответил Толя. — Только я не знаю, что это значит и как…

— Глупый. — Маша взяла его руку в свою, увлекла ее под воду и приложила к низу своего живота. — А у тебя эта штука стала такой большой. Как странно.

— Да, — выдохнул Толя. Его указательный палец нечаянно попал в какую-то маленькую дырочку между Машиных ног, и его точно пламенем ожгло.

— Как хорошо, — шептала Маша. — Боже, как же хорошо. Теперь мы с тобой любовники, да?

— Да… то есть нет. Муж и жена.

— Нам еще рано жениться… — Маша простонала от восторга и закрыла глаза. Она теперь вся была в его власти, и Толя это понял. Еще он понял, что может сделать с этой девочкой все, что угодно, что она послушна, покорна ему и очень беззащитна. Сейчас им обоим так приятно, а потому то, что они делают, не должно быть плохо. Но почему тогда никто не делает так в присутствии других людей, на пляже? Или же этим положено заниматься втайне от всех? Если так, то это, значит, грех. Ибо все, что делается в тайне — грех.

— Ты чего? — спросила Маша, когда Толя, нежно проведя пальцем по внутренней стороне ее бедра, вдруг убрал руку.

— Нам нельзя, нельзя это делать.

— Но ведь мы с тобой любовники.

— Нет. Я… я старший и я за тебя отвечаю.

— Но я хочу, чтобы ты меня… чтобы ты делал мне приятно.

Она потерлась животом о его живот, и этот твердый предмет вдруг очутился между ее ног.

Толя задышал часто и прерывисто, а Маша вся точно окаменела от страха и восторга перед чем-то неведомым, что непременно должно было произойти.

— Нет! — вдруг решительно сказал Толя. Он поднял двумя руками Машу за талию и, держа ее впереди себя, бегом бросился на берег. Там он поставил ее на гальку, отошел на шаг и отвернулся.

Маша села на холодную гальку, уткнулась носом в коленки и всхлипнула.

— Ты что? — спросил Толя, не поворачиваясь.

— Было… было так чудесно, — шептала она. — Почему ты заговорил о грехе? Мы ведь с тобой… возлюбленные.

Толя схватил полотенце, быстро обернул им свои чресла и приблизился к Маше.