Разницу между газетной статьёй и пресс-релизом уловил моментально. Статья - нечто более-менее живое, а релиз - голый высушенный скелет, стандартный набор стандартных фраз. Такое соорудить - раз плюнуть. Ни ума не нужно, ни фантазии. В этом смысле работа в пресс-службе легче газетной. Но зато во всех других... На совещаниях нет уже ощущения журналистской независимости, посмеиваться права не имеешь. Не имеешь права на иронию, даже семью покрывалами скрытую. Сиди, чиновничья собачонка, изображай серьёзность. А чиновники-то всё то же несут, без главных мыслей и без второстепенных: "В рамках программы реализации проекта модернизации городской канализации..." Тошно. Зарплата газетной больше, но не радует.

И кругом какие-то дрязги-передрязги, сплетни, кляузы. Коневодова закатывает глаза, вопит, что кто-то её хочет подсидеть, а Короткоухина - змея, а Энск - город жутко депрессивный, сплошная безнадёга. Сама она - жительница соседнего Эмска, он побольше и, видимо, депрессухи меньше там.

В мире животных

Про змей, вообще-то, от истины было не далеко. Я из кабинета старался как можно реже выходить, чтобы ненароком в какую-нибудь склоку не замешаться. Такое впечатление от той работы и осталось, что год в укрытии посреди большого гнезда пресмыкающихся просидел.

Появилась коллега - девушка Оля, ровесница. Коневодова по секрету сообщила, что на неё хочет "чёрную" работу повесить: поздравления сочинять, открытки подписывать. А моё дело - сайт, пресс-релизы. Я радости по этому поводу не проявил, но и с протестом против несправедливости, врать не буду, не выступил.

Оля, мне в противоположность, в нашем кабинете сидеть не полюбила. При первой же возможности убегала сплетни собирать. Потом прибегала с большими глазами и, если Коневодовой поблизости не было, выдавала:

– Ты знаешь, здесь все подряд друг с другом спят. Все перетрахались - у-ужас... Чернова, слышал, как на своё начальничье кресло села? Пришла к Сухину и отсосать предложила!

Я кивал с неопределённым видом. Изображать интерес не трудился, но ссориться с Олей и прямым текстом её затыкать не хотел.

Ещё Оля материлась, на чём свет стоит. Я мысленно сравнивал новую коллегу с бывшими. В редакции мата слышно не было - так, разве, редко-редко у кого проскользнёт. Суренина его на дух не переносила, считала "информационным мусором", который пространство загрязняет. В "Энском рабочем", куда меня позже жизнь привела, культура речи оказалась тоже значительно выше российской среднестатистической. Что наталкивает на определённый вывод в пользу газет и не в пользу администраций.

Но любовь к сплетням и матерщине Оле можно бы простить. Хуже было то, что она постоянно уходила на больничные то с одним, то со вторым своим ребёнком. А Коневодова постоянно уходила в отпуск. За какие-то заслуги ей, видимо, полагалось раза в три больше отпускных дней, чем всем остальным смертным. Бывало, отпуск Коневодовой совпадал с больничным Оли, и приходилось в одиночку тащить пресслужбовский воз.

Особенно издёргала подготовка текста и презентации полугодового мэрского отчёта. Параллельно с ней нужно было посещать кучу мероприятий. Не только те, о которых потом надо пресс-релизы писать, но и другие, где представитель пресс-службы должен в качестве участника присутствовать. Наподобие бесконечных оргкомитетов праздников, например. А праздники, как назло, один за другим: Новый год, День города, 23 февраля, Масленица... И вот ведь парадокс: сидишь на этих оргкомитетах, ничего, вроде, не делаешь - а устаёшь так, что голова пошла кругом.

А тут ещё заммэра по соцразвитию Совицкая на меня взъелась. Точнее, взъелась она на Коневодову, с которой они тоже были в "змеиных" отношениях, но за её отсутствием распекать взялась меня. Свинство форменное. А ещё за полиграфической продукцией в типографию ехать, а ещё осточертевшие поздравления сочинять...

Когда Оля, наконец, с больничного вышла, разговаривать с ней мне не хотелось.

Нервы и прокуроры

С середины весны, правда, работать стало легче: Коневодова внезапно уволилась, наступил период безначалия. Пресс-службу взялись переселять туда-сюда - сперва на другой этаж, после - в другое здание, в кабинет административной комиссии. Соседство с комиссией этой запомнилось концертами, которые её начальник, человек большого оптимизма, устраивал, не вставая с рабочего места. Вечером, когда посетителей уже не предвиделось, включал погромче на компьютере "Песняров" или "Цветов" и в голос подпевал: "Звёздочка моя-ааа ясная-ааа..." Ровно без пяти пять концерт заканчивался. Начальник-оптимист провозглашал любимую присказку: "От работы кони дохнут", и испарялся.

Потом снова состоялось переселение - в один из прежних кабинетов. И ещё состоялось пришествие новой начальницы. А незадолго перед этим - визит прокуроров. Прокуроры меня и доконали. После них твёрдо решил, что из пресс-службы надо сматываться.

История вышла из-за профессиональных жалобщиков. Профессиональные жалобщики есть, наверное, в любом селении. Своим долгом они почитают по поводу и без слать письма и заявления во все мыслимые и немыслимые инстанции. Письма с недовольствами или просьбами о помощи, а зачастую с тем и другим одновременно. На сей раз жалобщики возмутились насчёт мигрантов и в весьма неосторожных выражениях прошлись по "национальному вопросу". Но они-то в частном порядке имели на это право. А я, по воле случая в это дело замешавшийся, выступал уже лицом не частным, а служащим при исполнении. Сделал-то всего одно: по просьбе помощника мэра текст жалобного письма в редакцию "Энского рабочего" переслал. Естественно, руководствуясь собственным журналистским опытом, рассчитывал, что газетчики резкие выражения смягчат и подчистят. Но в редакции тот факт, что письмо из мэрской пресс-службы пришло, расценили как прямое указание печатать без купюр - и напечатали.

Тут-то и появились прокуроры. И практически записали "Энский рабочий" и "служащего при исполнении" в экстремисты и разжигатели национальной розни. Учинили форменный допрос. Терпеть всё это было мерзко и затратно в плане нервов. Держались прокурорские работники так, будто я заведомо виновен, причём не только в пересылке письма, а во всех известных грехах и преступлениях. Ещё хуже делалось оттого, что мне и самому это письмо было противно. Текст исключительно "по долгу службы" переслал, сработал винтиком. Личное моё отношение никакой роли не сыграло.