Павел, переходя, незаметно для самого себя, в тон проповедника.

– Уж я этого не знаю, – сказала Галя, махнув рукою. – Я не поп. А что я знаю, это то, что ты

меня не любишь. Если бы любил, то не променял бы на Лукьяна со штундою. И чего тебе было

так торопиться? – продолжала она с запальчивостью искреннего убеждения. – Коли тебе так

хотелось в штунду, подождал бы. Чего тебе стоило? Мы бы повенчались, а там ты бы перешел в

какую, хочешь веру. Не развенчали бы уж тогда. А теперь… – в голосе ее послышались слезы.

Слова эти показались Павлу кощунством. Для него обращение в новую веру было

внезапным просветлением, порывом души, откровением свыше. Поступать, как говорила Галя,

значило бы торговаться, сквалыжничать, мошенничать с Богом. Он не мог об этом и подумать.

Но как объяснить ей это?

– Ты не знаешь, что говоришь, Галя моя, и как ты меня мучишь, – проговорил он грустно.

– Ну, слушай, – сказала Галя, подходя к нему ближе. Она сама взяла его за руку и подняла к

нему милое бледное личико и посмотрела на него в первый раз ласковым, детски доверчивым

взглядом. – Я хочу тебе что-то сказать. Как ты ушел, Панас мне и сказал, что на неделе зашлет

сватов – с рушниками. Отец, я знаю, будет рад меня за него выдать. Он богатый. Да я его

уговорю подождать с ответом. Он меня любит и послушается. Я ведь у него одна. Он и за тебя

бы выдал, я знаю, если б ты был крещеный. Ну вот что я тебе скажу. Бог с тобой, не бросай ты

своей штунды, раз она тебе так люба. Только походи ты это время в церковь так, для виду. Что

тебе стоит? Ведь все люди ходят. Не поганая она какая. Пойдешь?

– Лучше мне лечь в могилу!

– Ну, так только ты меня и видел! – вскричала Галя, отрываясь от него. – Прощай!

Она повернулась и, оглядываясь, побежала назад к Яркие, где, Павел знал, что ее ждет

Панас. Павел пошел домой.

Расставшись так гневно с Павлом, Галя бежала, не оглядываясь, пока ее несли ноги, точно

она хотела убежать от него, и от тяжкой обиды, и от самой себя. Но когда она подбежала к

колодцу, у нее захватило дыхание и она должна была остановиться. Она присела на край

тяжелого корыта, выдолбленного из ствола столетней липы, в котором поили скотину. Все

внутри ее кипело. Она была первая невеста в деревне и любимая дочка отца. Она привыкла, чтоб

все её баловали, и вдруг тот, кого она предпочла всем и кому она открыла это, оттолкнул ее.

Теперь, когда Павла тут не было, его отказ исполнить ее просьбу представлялся ей еще

непонятнее и нелепее.

– Не любит, не любит, не любит! – твердила она. И ей казалось ясным, что он приходил

только попробовать свою силу над ней, и она готова была разорвать себя за то, что поддалась и

выдала себя.

– Дура, дура, дура! – бранила она себя. – Песню ему стоило спеть, и ты уж ему на шею

повисла.

Она не могла выдержать и, припав к высокому срубу колодца, заплакала от досады и горя.

Но вдруг ей послышалось, что кто-то идет.

Она встрепенулась, как пойманная птичка, утерла глаза и осмотрелась. Кругом никого не

было. То скрипнуло коромысло, которым таскали из неглубокого колодца воду.

Ну да все равно. Если теперь никто не прошел, то каждую минуту могут пройти от Ярины

парень или девушка, и если ее увидят, в таком состоянии, все сейчас догадаются, и тогда ей хоть

сквозь землю провалиться от стыда!

Она решилась тотчас же вернуться назад к Ярине, где ее отсутствие могли даже не

заметить. Но прежде ей нужно хорошенько оправиться. Она взлезла на дощатый борт сруба,

ухватила болтавшееся в воздухе ведро и потянула его к себе. Журавль заскрипел, как немазаное

колесо, и клюнул вниз ДЛИННЫМ КОНЦОМ жерди, точно настоящий журавль носом. Тяжелый

камень, привешенный к противоположному короткому плечу рычага, чуть поднялся "а пол-

аршина над землею и стукнулся о корыто, которое гулко откликнулось на удар… Галя потянула

еще, и тяжелое ведро- шлепнулось о поверхность воды, опрокинулось и пошло ко дну, натянув

веревку. Девушка соскочила со сруба, встала на бревенчатую ступеньку, вбитую в землю у