Я молчал. Как ему ответить? Может, так?

– Самосуд, - вздохнул я.

– Вот даже как? И за что ты "осудил" осужденного?
– удивился политрук, прищурившись от едкого дыма "козьей ноги", что норовила попасть в глаз.

– Изготовление и сбыт наркотических средств.

Ротный и политрук переглянулись.

– А то вы не знали?
– спросил я.

– И что? Штрафники на смерть ходят каждый день. Им надо. Чтоб с рельсов не соскакивали.

– А чё ты перед ним оправдываешься?
– удивился политрук, - пусть твои махновцы его обработают, а я - в трибунал оформлю.

– Так ты, Вася, ни хрена в людях и не разобрался, - покачал головой ротный. Политрук Вася - обиделся, губы надул, зло трамбовал половину скрутки в банку.

– Таких - что бей, что в жопу целуй - им - прохладно. Так, боец?

Я пожал плечами. Это ты - психолог, я так - проездом тут.

– Ты же в плену был.

– Был, - киваю.

– Сбежал?

– Сбежал, - снова киваю, как тот Герасим, что на всё согласен.

– Били?

– Били, - соглашаюсь.

– За что?

– За дерзость, - усмехаюсь.

– А именно...?

– Там же наши, русские им служат. Немцы - белоручки, не мараются. Вот я у них и спрашивал - что ОНИ будут делать, когда НАШИ вернуться?

Ротный улыбнулся. Лучше бы он этого не делал. Не улыбка, а оскал боли от ноющего зуба.

– Один раз?
– спросил он.

– У каждого, - ответил я.

– Ишак, - пожал плечами ротный, - Понял, политрук? Его каждый раз били, а он - всё одно - наглеет.

– А ты как увидел?
– спросил у ротного политрук.

– А когда мои орлы его мутузили, он дёрнулся. Как сдачи дать хотел. Не боится совсем. А ты не видел, как он к фрицам в окоп прыгал?

– Нет.

– А я - видел. Оформляй в трибунал. Этого - бить - только потеть. Слушай, Дед, а что ты так на травку эту взъелся?

Опять я завис. Как ему объяснить причину ярости, охватившей меня? В тот момент, просто, я вдруг понял, что я - наркоман. Оказывается, зависимость от наркоты - не физическая. В этом теле, в этом мозгу - никогда не было ни капли препаратов. Зависимость - психическая. Я - наркоман. Я - ублюдок. Ничтожество. Приятно резко и вдруг осознать себя куском говна? Каким будет моё отношение к морде, что ткнула меня в моё же дерьмо?

– Я сам - наркоман. Я думал - всё, покончено. А услышал запах - так меня ломать стало! Так я разозлился! Сколько народу оскотинилось, сколько людей погибло из-за этой дряни! С резьбы слетел.

– От водки - не меньше гибнет. Что, теперь спиртзаводы жечь? Или старшину забить насмерть, чтоб боевые 100 грамм не выдавал? Сам же получаешь!
– разозлился вдруг ротный.

– Водка - другое, - мотаю головой. Не как Герасим.

– Одно и то же!
– в злости скрипит ротный.

– Другое!
– отвечаю, повышаю тон.

– Ишак! Упёртый, упрямый баран! Забирайте его! Оформляй, Вася!

***

Трибунал состоялся через несколько часов. Председатель - какой-то пожилой мужик с седым ежиком на голове, с мешками под глазами от усталости. Знаков различия - не видно, он закутан весь - простыл.

Разобрали меня быстро - дело кристально понятное - один штрафник забил насмерть другого. Я, оказывается, сломал шею поварёнку. Локтём? Или он сломал шею от удара о землю? А какая разница? Присудили - расстрел. Возмутился ротный - одного я убил, второго - расстреляют. А воевать - кто будет? Пушкин? И этим спас меня от очередного расстрела.

Заменили годом штрафной роты. Вот и всё. Освободили в "зале суда". Без конвоя попёрся искать Шестакова. Он - пьян. Допил шкалик, что был в моём вещмешке. Больше - ничего не пропало. Галеты, банки консервов - не тронуты.

– А я тебя уже поминаю, - сонно сказал он.

– Рано хоронишь. Спи. Позже - умрём. Двигайся. Замёрз я.

Лёг, прижался в тёплому боку Шестакова. Как хорошо, что призрак бородатого пидорга не бродит тут. Есть тут, конечно, такие. Всяких больных хватает. Но, относятся к ним тут естественно - с презрением. Как в зоне, они - неприкосновенные. Западло. И живут они - забившись под плинтус. Потому и обнимаются бойцы перед смертью без всякой заднеприводной мысли. Потому - спят, тесно прижавшись, как супруги. Потому что - холодно. А скучковавшись - теплее.

На безымянной высоте.

В этот раз - всё как положено. Накормили до отвала пустой кашей, выдали фронтовые 100 грамм. Ух, ты! Шестаков пить не стал. охлебнул, чтоб руки не тряслись, остальное - во флягу. Я своё - туда же. Пусть у него будет. Мне всё одно - без надобности.

Патронов, гранат - сколько унесёшь.

Политрук толкнул пламенную про искупление, смытие кровью пятна позора, и т.д.

Ротный - как обычно - вперёд, назад пути - нет! Мы - острие грандиозного наступления, которое покончит с немцами. А к зиме - возьмём Берлин. А чтобы совсем нам весело стало - мы будем наступать с танками. Целый танковый полк. Нам одним.