Звоночек тревоги тихонько звякнул, но не в пояснице, а в затылке. Я выпрямился, с трудом разлепил слипшиеся губы:

– И тебе не хворать! Откуда ты такой красивый?

Боец махнул рукой в сторону села. Лицо улыбается, а глаза - нет. На ногах - сапоги с коротким голенищем. Многие ходят в трофейном. И штаны - не наши. Видно, плотные, но не ватные и не шерстяные, грязные. Не видел таких. На теле - ватник, застёгнутый на все пуговицы. Скатка шинели. Румынской. Всё как обычно - сборная солянка, сам так хожу, но в затылке звенит - штаны странные, цвет грязи на ватнике и штанах отличается, редкое оружие.

– А сам - откуда будешь? Рига, Таллинн, Даугавпилс? А, латышский стрелок?

Боец удивлён. Не успевает ответить, я спрыгиваю с танка (откуда силы взялись?) так близко к нему, что он отшатнулся, хватаясь за винтовку. Щаз! Ногой подбиваю ему ноги, припечатываю в нос открытой ладонью сверху вниз. Но, он - боец, извернулся, упорно тащит винтовку. А ведь за поясом - финка. Значит - не твоя. Даже не вспомнил о ней. Да и узнал я её рукоятку - она торчала из-за голенища одного из Бульдогов ротного.

Такая злость меня обуяла, что стал бить этого прибалта не соизмеряя сил. Он ничего не мог мне противопоставить - в Ярости я - чертовски быстр. Подныриваю под его удары, пробиваю в корпус, в голову, пинаю сапогами в колени.

Все вокруг замерли в удивлении и нерешительности - никто ничего не понял. Почему я накинулся на бойца, за что бью? Что на меня нашло? Усатый десантник, старший сержант, кричит, но ему идти - восемь шагов, стрелять - не станет. Егор и Лошадь просто рты поразевали, румыны - отшатнулись подальше, как от огня.

Когда прибалт упал, продолжаю пинать его. Со всей возможной злостью. Ещё и под нас вырядился! Румын привел! Не уйдёшь, гнида! Слышу, как что-то хрустит. Чувствую, что усатый - близко. Падаю коленями на живот прибалта - он складывается, бью каской ему в лицо, проворачиваюсь на коленях - усатый десантник уже тянет ко мне свои грабли. Нащупываю финку Бульдога ротного, выхватываю, опять проворачиваюсь. От боли прибалт опять складывается - вовремя. Резким движением стряхиваю с финки ножны и вгоняю финку прибалту в лицо.

Удар прикладом автомата меж лопаток отправляет меня на заслуженный отдых.

***

– Ну, и что ты натворил, ишак?
– слышу скрипучий голос. Ротный!

– Живой!
– хриплю. И стонаю от боли в спине.

– Я-то жив. А вот ты теперь - точно не жилец!

Барахтаюсь, светя исподним сквозь порванные от пояса до пояса штаны - руки связаны за спиной. Сажусь, наконец. Я всё тут же. Вот и тело прибалта. Финка так и торчит у него из глаза. Ротный сидит на корточках передо мной:

– Ты зачем его убил?

– Это тот самый снайпер, что в селе нам жить не давал. Под нас вырядился! Слинять хотел!

– Это штрафник Таугняйтис, тупая твоя башка!

– А штаны? А винтовка?

– Завалил он того снайпера. Штаны - его. И винтовка. Заслуженный трофей.

– А финка? Это же твоего Бульдога ножик!

Ротный встаёт и... бьёт меня ногой в лицо. Падаю. Кровь во рту - губы разбиты.

– За бульдога. Геройский был боец. Погиб он. И финку Таугняйтису - я сам вручил. Ну, ты и сука, Кенобев!

– Это что это? Я - ошибся?

– Пипец тебе, Кенобев! Теперь - точно шлёпнут. И поделом! Задрал ты, в доску!

Ротный плюнул мне прямо в глаз.

Но, мне было уже похеру! Я - ошибся! Я убил невиновного! Я - убил! Я - убийца!

Я взвыл волком, катаясь по снегу, горячие слёзы обиды хлынули из глаз.

***

Мир рухнул. Я за эти полтора года войны убивал много и часто. И чужих, и своих. Но, впервые - невиновного. Как мне теперь жить? Как смотреть в зеркало? Я - мразь! Подлый убийца, убивший беззащитного, как младенец, прибалта. Что он мог противопоставить моему "турбо-режиму"? Ничего. Он даже защититься - не мог.

А я - ошибся. Сделал неверный вывод из случайных предпосылок, не обладая железными доказательствами. Штаны, винтовка, финка. Прибалт. Ну, да. Я ещё и - расист. Первое подозрение - прибалт. Забыл, что прибалты-снайпера - это из другой оперы. Из другой войны. С Кавказа. Войны, которой ещё не было. Попутал. Заплутал во временах, патрульный времени, нах!

Шёл я, понурясь, механически переставляя ноги. Тяжесть свершённого мной - раздавила меня. Нелепость ошибки, невозможность ничего изменить, ничего исправить - уничтожала.