А еще он знал, что прошло три дня, хотя не было ни единой ночи. Солнце описывало круги над его головой. Орел смеялся над ним, выжидал. Когда у орлов сезон охоты? Он не мог вспомнить.

Однажды, когда он снова открыл глаз, вес собственных мышц внезапно пропал, но появилось что-то новое. Тяжесть в его груди. Гунгнир? Нет, что-то тяжелее. Он повернул голову и единственным глазом увидел только тьму, окружающую его и великое древо, сияющее в пустоте корой первородного железа.

Когда он очнулся, на его спине был ожог, а от тела исходил пар, словно его вырвали из пламени Муспельхейма и бросили в снега родного Асгарда. Но он этого не знал. Он хотел пить. Хоть что-нибудь. Самая зловонная вода показалась бы ему блаженством. В его голове всплыли яркие, искаженные болью и холодом воспоминания о далеких временах, когда он несколько дней пролежал в заваленной пещере, окруженный окоченевшими телами йотунов, и был вынужден пить грязную, полную белой пыли воду. Сейчас он бы все отдал за один глоток той жижи.

Во сне нет времени. Он снова это понял, когда за закрытым веком увидел устремляющиеся в глубины вечной тьмы ветви, листьями которым служили бледные облака. Один бился и кричал, не в силах больше смотреть на шкуру великана, пытался вырвать из груди копье, но то исчезло, и теперь его держала лишь неведомая сила, вертящая его кости и расправляющая его мышцы и давящая на его шрамы и ласкающая его мозг.

Во сне нет времени. А есть ли оно здесь? Сколько часов прошло? Ему было холодно, как никогда. Когда-то, в прошлой жизни, царь асов пролежал без сознания в снегах и льдах Нифльхейма, без одежды, без оружия. Он проснулся с посиневшей кожей и едва мог ходить. Но ему никогда не было так холодно, как сейчас.

Глаза? Ему показалось, он увидел зеленые глаза, мерцающие среди деревьев. Показалось? Или они правда там были? Кто следит за ним? Очередной дружок чертовой белки, решил он и попытался яростно сплюнуть в сторону невидимого гостя. Но его глотка была суха, как бескрайние пустыни, которые он никогда не видел и не знал о них, хоть в его голове и держалась назойливая картина желтых, движущихся, как змеи, гор, над которыми возвышался диск солнца - Орла. Нет, это был другой орел, другое солнце. Оно было гораздо больше. Старше.

У дерева было три корня, но они не были похожи на корни тех деревьев, к которым привык Один. Он не мог понять, что именно в них было не так, но смотреть на эти корни было больно для его глаза. На железе старше всей Скандинавии выступил пот. Один облизнул губы. Жидкость. Прохладная, живительная жидкость. Нет, это был не пот. Он проследил глазом за одним из корней, и тот шел вниз, в небеса, где вокруг быстрой реки, пересекающей звездное небо, лихорадочно танцевали три бесформенные тени женщин. У них были имена, но ас не мог их вспомнить. Немудрено, ведь во сне нет времени.

Его пальцы дернулись и сжались в кулак. Первое движение за четыре дня. И он не знал, почему. Отдал ли он такой приказ? Он видел, как его верные солдаты бежали в панике, игнорируя его отчаянные приказы и возгласы, пока титан-волк поднимался из своей берлоги, где его тысячелетиями сдерживали выкованные Одином цепи. Тысячелетиями? Разве мог кто-то так долго жить? Глупый вопрос. Он висел на дереве, посаженном много миллионов лет назад.

Было ли оно посажено? Во сне он провел рукой по стальной коже недвижимого гиганта. Под корой пульсировала сила за пределами живого и мертвого, за пределами девяти миров Скандинавии. Он стоял здесь с зари времен, но сейчас он гнил.

Когда падет последний из первых, свет поднимется из тьмы, и все в нем утонет.

Второй корень был покрыт снегом и льдом и бежал далеко в темноту, где, укутанный туманом, покоился родник, из вод которого начинались все реки мира. В нем что-то двигалось, медленно, лениво. Один пригляделся и распознал фигуры зверей. Длинные, безногие тела, покрытые самоцветной чешуей, скользили на дне родника, то и дело хватаясь клыками за железный корень. Их было много - сотни тысяч. Но среди них был один, самый большой.

Один прищурил глаз и увидел, что это был не змей. У существа не было чешуи, только черная, гладкая кожа, из которой тут и там торчали каменные кости, пробившие толстую плоть за долгие годы его жизни. Существо было медленным и старым, но его зубы по-прежнему сверкали. Червь поднял голову и впился клыками в корень могучего древа, и то закричало от боли, а с ним закричал и подвешенный на его стволе пленник.

Сколько раз он просыпался и засыпал за это время? За какое время? В этот раз его разбудил собственный крик. Он опустил взгляд на копье. Из раны текла кровь, обильно заливающая сухую траву под его обмякшими ногами. Крик расшатал оружие, рана стала еще больше. Сколько он еще выдержит? Один почувствовал влагу на щеках. Он хотел слизать ее, но у него не хватило сил.

Третий корень уходил к колодцу, выкопанному в незапамятные времена в пещере, куда обычным людям вход воспрещен. Над колодцем сидел, оперевшись на посох, старый великан. Когда Один видел его в последний раз, мудрец скакал по пещере и веселился. Сейчас же он смотрел в стену и на его покрытом мхом лице проявились морщины веков. Его глаза потускнели от боли и воспоминаний. Он напоминал Одину его самого, когда ас оставался наедине со своими мыслями. Не раз он тоже сидел так, глядя в никуда, переживая снова и снова старые дни, сжимая в руках кинжал, направленный острием на свою же шею.