Я кусала губы, понимая убийственную логику его доводов. Как здесь поспоришь? Никак. Даже если виноват не Даймонд — легко можно возразить, что просмотрел, не сберег, поздно вызвал контролера. Ведь он хозяин мира, и отвечает за все сам.

— У вас есть еще вопросы, Джон Тэйлор?

— Нет, справедливейшие.

— Итак, ваше решение?

— Я против помилования. Если бы я допустил такое в своем мире — не простил бы себе никогда.

Я смотрела в лицо Джону и чувствовала, как слезы бегут по щекам. Даже не слышала, как творец говорит:

— Принимая во внимание, что мир Джона Тэйлора населен не людьми, его аргументы тем более

весомы. Ваш голос «против» засчитан.

После этого экран с Джоном погас. А на его месте высветилось табло с двумя фамилиями — моей, напротив которой стояло «За», и его, строчку с которой дополняло «Против». Два голоса. Два мнения. А впереди еще… сколько?

— Бренна Рейлис! На сегодня заседание окончено. Завтра встретимся пораньше. Возможно, связь будет около шести вечера, будьте готовы.

Экран погас. Я машинально задула остаток свечи. Вот так вот все быстро — раз, и обвинили человека. Зря красилась. И стихии не помогли мне.

Пока только один креадор, но что если — подобным образом поступят все? Виновен, потому что допустил гибель людей.

«А ты разве не так рассуждала бы, Бренна? — проснулся давно позабытый внутренний голос. За последние шесть лет он нечасто беспокоил меня — контролеру не до внутренних голосов. — Разве не вынесла бы ты обвинительный вердикт, если бы на месте обвиняемого был не Даймонд? Разве тебе не жалко людей? Разве не мы в ответе за них? А если все будут — сначала создавать, а потом губить? Благо за это даже не положено достойного наказания».

Я медленно побрела вниз по лестнице.

Мне жалко людей. Очень жалко. Так, что скручивает внутренности.

Но Даймонд…

Я остановилась и расплакалась.

— Сеньора Бренна!

Оттавио возник, как всегда, бесшумно.

— Прошу вас, пойдемте вниз. Вас ждет ваша чашка с какао.

Я оперлась на его руку и мы спустились. Да, ужин ждет меня. А еще — ждет Даймонд.

А что я ему скажу?

Пока я пила — вернее, впихивала в себя какао, чтоб были силы, и отирала с лица слезы, Оттавио суетился вокруг, подкладывая на тарелку печенье и отгоняя любопытную горничную, которая так и норовила задать какой-то вопрос.

— Сеньора, — сказал он наконец. — У меня есть чудесная нюхательная соль.

— Неумолимая, Оттавио, — произнесла я, глядя в никуда. — Неумолимая! Давай свою соль.

Гадость, которую он заставил меня нюхнуть, привела в чувство моментально. Пожалуй, я даже готова пойти к Даймонду, ведь мне необходимо спросить его кое о чем. Но вот — сообщать ли ему о ходе событий? Он же со вчерашнего дня в неведении. Если только…

— Оттавио?

— Да, Неумолимая?

— Ты говорил хозяину про суд?

— Нет, сеньора Бренна, — вздохнул он. — Мне очень хотелось рассказать, но я не посмел.

— Ну вот и славно, — заключила я, поднимаясь. — Я расскажу сама. Который час?

— Без двадцати десять, Неумолимая.

— Пора собираться. А что, охрана все время там?

— Да, они дежурят попеременно. Не понимаю: зачем это нужно. Хозяин никуда не сбежит.

— У них тоже правила, — усмехнулась я. — Все миры разные, но в каждом есть обязательные элементы. Как, например, тюрьма и независимая охрана. И законы, которым они подчиняются, написаны не креадором, а Верховными творцами. Далеко ли нам идти?

— Во флигель, Неумолимая. Прошу вас следовать за мной.

Оттавио подал мне мою шаль. Этой шали уже много лет, но я не расстаюсь с ней, особенно холодными вечерами.

Сейчас был как раз такой.

Мы вышли во двор. Узкая дорожка, посыпанная гравием, вела к одноэтажному каменному флигелю.

Оттавио распахнул передо мной дверь, и мы сразу очутились в коротком широком коридоре. На стуле у крепко сбитого стола сидели два гвардейца и резались в карты. При виде нас они вскочили с мест, хотя в струнку и не вытягивались. Насколько я помню — мне они не подчиняются, значит, это элементарная вежливость.

— Свидания разрешены, я полагаю? — спросила я, изо всех сил сохраняя хладнокровие. Кто знает, что за люди эти гвардейцы.

Ни слова не говоря, один из них вышел из-за стола и кивнул мне следовать за ним.

Коридор сразу заворачивал. За углом находилась камера — одна-единственная. Помещение с решеткой во всю стену. За решеткой на койке сидел мой креадор. Увидев меня, он вскочил, но не сдвинулся с места. Гвардеец отпер замок и, открывая дверь, буркнул: — Двадцать минут!

После чего пропустил меня внутрь и запер вместе с Даймондом.