взвилась всерьез:

– Да как ты смеешь так утверждать?! Ты спрашивал у Вениамина Семеновича, все ли в

порядке с ними?

– Конечно, спрашивал, – тоже вполне серьезно ответил Роберт. – Ты мне лучше вот что

скажи: можно в таком виде нести в издательство эту вещь?

Евгения задумалась, наклонила голову, словно прислушивалась к внутреннему зову,

сказала волнуясь:

– Роберт, это серьезно. Я за тебя боюсь. Посоветуйся еще с кем-нибудь. Чтобы, дай Бог,

твоя выдумка осталась выдумкой. Во всяком случае, попытаться можно.

– Так и сделаю, – сказал он улыбаясь.

После вычитки и перепечатки текста, поглотившего более двух недель, он сидел в

кабинете главного редактора отдела прозы, Галины Васильевны, фамилию которой потом

он не хотел даже вспоминать, как всегда имеющую привычку в присутствии автора

поверхностно знакомиться с первой главой произведения, наблюдая за выражением ее

115

лица. Но когда она растерянно оторвалось от печатного листа, он услышал то, что и

должен был услышать от главного редактора:

– Вы сами-то понимаете что написали?

– В общем-то да.

– Вот именно, что «в общем»! Это что же, по-вашему, получается? Разгуливающие на

свободе «зэки» сажают за решетку светлые умы Советского народа?! Да возможно ли

такое в нашей стране?! В демократической стране развитого социализма?!

Эпилог

Главным требованием, чуть ли не основным, в режиме проведения дня и ночи, для

Виктории был глубокий своевременный сон. Он зависел, прежде всего, от душевного

спокойствия. Но то, как прошла эта ночь, трудно было объяснить какими-либо

логическими формулами, поверхностно с лету не определить причин, тем более была

какая-то тяжесть в голове не проснувшегося сознания. Такое состояние Виктория

пережила пять лет назад. Долго, очень долго не могла одна засыпать в осиротевшей

квартире после гибели родителей и спас ее от психиатрической больницы близкий

единственный друг, тогда только случайный знакомый, ее милый Тэд, ее ангел-хранитель.

Он ей сказал: «Хочешь увидеть своих родных – займись собой. У тебя есть дар и он тебе

поможет увидеть их, когда захочешь. Я об этом немало читал и совершенно уверен, что

это правда.» Вот что спасло ее от падения в пропасть! Что же теперь случилось с ней? Что

или кто вывел ее из равновесия? Половину ночи она провалялась на своей полужесткой

постели, даже захотелось на мягкую тахту, где не помнит когда и заснула. Весь распорядок

нарушился сразу. Это теперь похоже на скорую помощь, где нужно было выполнить

несколько восстановительных действий, главное из них – немедленно уйти в медитацию,

чтобы обрести более просветленный ум, а потом освежиться под прохладным душем. Вот

и все. Все утреннее системное отпадает: зарядка Праной, сосредоточение над целью, а

цель – Евгений, его работа.

Виктория подумала, как можно было бы хоть частично спасти создавшееся положение,

но, усмехнувшись самой себе, заметила, что события у Евгения не будут ждать ее, пока

она обретет свою форму, как спортсмен перед состязанием. Кроме того, напоминание о

Евгении неожиданно поселило неприятный ранимый осадок в груди – напоминание о

каких-то переживаниях во сне, которые проходят утром не сразу. Но сна не было, а была

реальность, сам Евгений, его непосредственный характер, симпатичный акцент русского,

скромность, какая редко встречается в ее жизни, особый мужской запах сильного волевого

человека, еще не знающего себя в себе, в своей жизни.

Он был на год старше Виктории. Он постоянно, не только по работе, присутствовал

рядом, буквально «сидел в ней», но не как отвлеченное лицо, за которым она установила

слежку, а соучастник ее ежеминутной жизни, спрашивал и отвечал на вопросы, ходил

рядом, смеялся вместе с ней и помогал ей по мелким домашним проблемам. Какая тут

может быть работа независимого невидимого наблюдателя в лице Виктории, если он не

там, а здесь, она в полной изоляции от окружающего его мира, словно в принудительной

клетке, откуда не дают, не только выйти, но даже мысленно представить себе другую