имя.

Его дом в два этажа, окруженный деревьями огромного сада, стоял так, что с улицы не был

виден. Неизвестно, когда он появился, и в последние годы время от времени вызывал

удивление у соседей: когда же Старшина все успел завезти – и кирпичи и доски, – не

нашуметь ударами топора и визгом пилы? Прямо – чудо. Да и сам он появлялся на улице

незаметно. Стоял возле своего двора неподвижно, с красным мясистым лицом тучного

мужчины, и смотрел на все тяжело и спокойно. «Прогуливался» он в основном утром, молча

провожая взглядом свою старуху-мать на базар.

В одно такое утро жалобный собачий визг нарушил спокойствие Старшины. Наряженный в

лохмотья своей хозяйки, выброшенные на улицу, с панамкой на голове, соседский пес Плутон

перепрыгнул через забор на улицу как раз в тот момент, когда бабка возвращалась с базара.

Пес ошалело несся ей навстречу, пытаясь сбросить панамку, и Старшина видел, как старуха

выронила корзинку с клубникой и повернула в обратную сторону. Он понял, чья это была

работа, когда со двора Марии выбежал Борька и принялся собирать клубнику. Это он в

последнее время повадился в сад со стороны реки, где забор был слаб, а местами прохудился

совсем…

Старшина молча сжал челюсти и зашел к себе во двор. Он не мог простить Борьке издевки

над матерью. А еще больше – хозяйке дома – Марии, у которой жил мальчишка с родителями,

– за то, что взяла и держит теперь неспокойных квартирантов.

Нервничая, непослушными слегка подрагивающими пальцами, он набивал патрон

шестнадцатого калибра порцией заряда.

«Как в охотничий сезон, да не та лихорадка», – злясь на себя, думал Старшина.

Шаркая тапочками, к нему приблизилась старуха. Она пошамкала беззубым ртом, сомкнув

плотно губы. Пристально посмотрела на руки сына, стараясь понять, зачем это он

потемневшее от времени свое охотничье ружье стал чистить.

70

Старшина промолчал, прикинувшись очень занятым, но старуха стояла и ждала ответа, в

ее позе ощущалась непреклонность. Старшине мешали и ее зоркий взгляд, и ее привычка

стоять над душой.

Наконец, старуха издала звук, выражавший недовольство, похожий на шипение:

– Чего надумал?! – проговорила она, и в скрипучем голосе матери Старшине послышались

некогда властные нотки. – Никак взбесилси!

Он не ответил, снова занялся своим делом, отмеряя порцию заряда и засыпая ее в гильзу.

Потом, все же, чтобы старуха успокоилась и ушла, сказал:

– Ничего… будет полезно, – и добавил, прищурившись, – если полезет еще… – он кивнул

головой, – полезно будет, – и снова посмотрел в окно на забор, за которым был двор Марии…

Там в саду, длинном и узком, Борька важно запустив руки в карманы и с ног до головы

окидывая Костика взглядом, теснил его к стволу старой вишни…

Борьке скоро восемь. Он старше Наташи и тем более – Костика. А если человек старше

своих товарищей – значит, он во всем умнее их. Абсолютно во всем. И это давало ему право в

настоящий момент в расстегнутой рубашке с раскрытой грудью, в новых туфлях стоять перед

маленьким Костиком и небрежно вести разговор. А, кроме того, была еще одна причина,

настраивающая на хозяйский тон. Завтра у него день рождения. Да-да – в шестнадцать ноль-

ноль, как совершенно серьезно сказала ему мама, он «появился на свет». В то время как

Наташи и Костика и в помине не было. Вот почему Борька в испачканной глиной рубашке, в

туфлях на жесткой подошве, выпятив живот, припирал худенького Костика к стволу вишни.

Борька был упитан и умело этим пользовался; плотной ногой он наступил на Костин

носок, навалившись всей тяжестью тела, не давая другу уклоняться от ответа. А на Наташу

только поглядывал и с усмешкой поучительно говорил:

– Так вам ясно? Или еще повторить?!

Костик смотрел мимо Борькиного плеча куда-то в глубину сада, словно все, что

происходило, его не касалось. А Борьку злило такое пренебрежительное отношение к его

словам. Он помахивал прутиком и задевал им нос Плутона. В такт взмахам пес лениво

прикрывал глаза, но головы не отворачивал. Наташа стояла рядом. Она молчала,

насупившись.

– У меня завтра день рождения. Чтобы все пришли, – повелительно говорил Борька, – и