Она повернулась на голос. К ней со всех ног бежал парень в длинной до земли меховой шубе. На бегу он продолжал смеяться. Парень был незнакомый, а смех - тот самый, единственный, незабываемый, волнующий до дрожи... Значит, не единственный. Но откуда он ее знает? И где она? Марина приподнялась на локте. Снег. Река подо льдом. Голые деревья. Бревенчатая хижина.

Парень добежал. Наклонился, с ласковой насмешливостью заглянул ей в лицо. Неожиданно для себя Марина спросила:

– А где же подснежники?

– Так рано же еще! Я тебе говорил, но ты не поверила. Подожди, будут тебе подснежники. И все будет, как я обещал. Пойдем в дом, замерзнешь.

Парень помог ей подняться. Обняв за плечи, повлек к хижине. Теплая волна охватила Марину. Какой покой! Чистота. Простор. И такой надежный и ласковый друг. Ее давний верный друг. Давно звал ее к себе. А она не решалась, такая глупая... Но зато теперь какое счастье! Теперь все будет хорошо. Покой. Подснежники.

– Твои подснежники, любовь моя!

Нежные, шелковистые лепестки, пронзительно-свежий весенний запах. Марина зарылась лицом в протянутый букет.

– Подснежники! Боже мой, подснежники!
– повторяла она.

В этот вечер преграда была необычайно тонкой. Так что они могли сидеть, почти касаясь друг друга. Это было настолько неожиданно и непривычно, что Тина то и дело оглядывалась по сторонам. Пока Карел наконец не спросил, чего это она дергается.

Тина смутилась.

– Преграда.

– Ну?

– Она... Ты не заметил?

– Да что?

– Она стала совсем тонкой. Смотри, как мы близко сидим сегодня.

Карел странно посмотрел на нее.

– Тина, я много раз говорил тебе.

Тина вся сжалась. И тут же почувствовала, как уплотняется и расширяется преграда.

– Я много раз говорил тебе, что никакой преграды нет. Она существует только для тебя.

Тина еще ниже наклонила голову.

– Подними голову. Посмотри мне в глаза.

– Я лучше пойду, Карел.

– Куда? Ну почему? Послушай, послушай меня хоть раз!

– Нет, мне пора. Правда пора. До завтра!

– Ты просто не хочешь мне поверить. Просто не хочешь.

– Мне пора, Карел. Я приду завтра. А ты придешь?

– Я не знаю, Тина. Я не знаю, зачем это тебе, если ты мне не веришь.

– Я тебе верю, Карел, но ты ошибаешься.

– Ты невозможна!

Тина всхлипнула.

– Ладно, не реви. Я приду. Когда?

– Завтра? В восемь.

– А почему так поздно?

– Завтра уезжает дед. Он хочет, чтобы я его проводила.

– Уезжает? Куда?

– Ну-у-у, ты не понял? У нас в семье это так называют.

– А-а-а. Хорошо, в восемь.

Тина ушла, как всегда, не оглядываясь. Она обладала способностью исчезать мгновенно, будто растворяясь в воздухе. Или в этой, придуманной ею преграде. Карел нахмурился. Странный это вывих у Тины. Иногда ему даже жутко с ней. Но зато она не врет, как другие. И она настоящая. В этом он уверен.

Карел сам не понимал, почему он недолюбливает виртуалов. В их семье никогда не говорилось о них ничего плохого, но он инстинктивно сторонился их, хотя никогда не участвовал в налетах на их кварталы.

Карел пошел по улице, разглядывая прохожих. Домой идти не хотелось. Там отец, безработный, пьяный и злой, как скорпион, которому ни разу в жизни не удалось никого укусить. И мать, угрюмая и жадная. И тоже всегда пьяная. А трезвая, она, чуть что, грозится бросить все и уйти в "Надежду". Только никуда она не пойдет. Того, что она зарабатывает, хватает только на то, чтобы сводить концы с концами. А для "Надежды" нужно в десять раз больше. Если бы у Карела были такие деньги, только бы его здесь и видели. Карел представил себе мир, который бы он выбрал, окажись у него нужная сумма.

Интересно, согласилась бы Тина уйти с ним? Он никогда ее не спрашивал. Но он мог часами рассказывать ей о "своем" мире. Она очень правильно слушала, не перебивая и не добавляя чего-то от себя. Ведь это был его мир. А Тина совсем-совсем другая. Вряд ли ей подойдет это. Жаль, если придется расстаться с ней. У нее такие чудесные светлые-светлые серые глаза. И кожа такая тонкая, прозрачная. И что она выдумала эту свою преграду? Она так чудно говорит об этом. А может... Да нет, чушь это. Не может такого быть, чтобы только у нее одной существовала такая оболочка. Неснимаемая, непроницаемая, сплошная оболочка, которую никто не видит. И которая то уплотняется, то, наоборот, становится тоньше. Как сегодня. Дурак он! Надо было подыграть ей, сказать, что эту ее чертову преграду можно утончить еще больше. И тогда... Да нет, Тина чокнутая. Пожалуй, ей лучше в этой ее оболочке.