— Да, уж!

— А что? — подняла бровь Лиза. — Между прочим, мы вчетвером леопарда завалили, трех шакалов, пулеметчика, и двух барбарийских львов! Не хилая, к слову, охота получилась!

— Сделать тебе из пулеметчика коврик? — предложил Райт.

— Нет! — Отмахнулась Лиза, постепенно приходя в себя. — Зачем? Люди не поймут. А кто он кстати?

— Трюмный матрос. Года два у меня служил, но ты же знаешь, чужая душа потемки! И смотри, Лиза, как он все классно рассчитал! Если бы прокатило, одним махом вывел бы из игры трех старших офицеров и дочку профессора Нольфа…

— Не прокатило! — пыхнула папиросой Лиза. — А где он прятал пулемет?

— Да, это как раз ерунда! — ответил Райт, возвращая себе обычную невозмутимость. — Внизу железа много, есть где спрятать. Меня другое интересует. Кто ему помогал? Ведь кто-то же помогал! Вот в чем проблема! У нас на борту засланец, а мы даже не знаем, чей. Не говоря уже о том, кто таков?

— Есть еще один вопрос, — Лиза глотнула виски, выдохнула, взглянула на Райта исподлобья. — Кто у него значился под номером первым?

— На себя намекаешь? — прищурился Райт.

— Все может быть, — пожала Лиза плечами, — или не быть. Но что, если это не я, а Мари Нольф? Ты про нее много знаешь?

— Интересная мысль, — задумался шкипер. — Как-то я…

— Я тоже, — кивнула Лиза. — А сейчас вдруг задумалась. И знаешь, мне ее история очевидной не кажется, даже если она профессору, и в самом деле, дочь.

— О как!

— А что? Думаешь, не может быть?

— Да нет, — задумчиво протянул Райт. — Может, и это мне сильно не нравится!

Лиза вышла из каюты Райта и хотела, было, пойти к себе, но внезапно передумала и пошла к Тюрдееву. Леонтий ей нравился. Еще не как мужчина, но уже как человек.

«Ну, он и, как мужчина, ничего! Или нет?»

Постучала в дверь и вдруг смутилась. Пожалуй, даже испугалась. Понадеялась, что его нет на месте, но дверь, как и бывает, на самом деле, во всех этих неловких ситуациях, открылась.

«И что меня понесло?!»

— Здравствуйте, Елизавета Аркадиевна! — Тюрдеев был единственным человеком на бриге, кто продолжал звать ее по имени-отчеству.

— Здравствуйте, Леонтий Микитович! Извините, что не в кабинет… Но вы, кажется, моим визитом не удивлены?

Так это, во всяком случае, выглядело.

— Проходите! — предложил Тюрдеев, и она вошла.

В его каюте Лиза была впервые, и любопытство побороло робость, в общем-то, и так ей не свойственную. Огляделась и поняла, что ее впечатление о лекаре, которое она полагала за знание, было ошибочным. Ничего-то она о Леонтии Микитовиче не знала, да и не понимала его, хотя и думала иначе.

Каюта у доктора Тюрдеева была большая. Правда, не две комнаты, как у Лизы, а одна, но зато с альковом для кровати и просторная. Обставлена просто, но со вкусом и недешево. И не в поморском стиле, как можно было бы ожидать, а в итальянском. Изящные линии, лак, цветное стекло, и картины на стенах, явно итальянские.

— Нравится?

— Очень! — честно призналась Лиза.

— Это хорошо! — кивнул лекарь, и Лиза его ответу чрезвычайно удивилась.

«Что за неуместное одобрение? Я ему кто? Девчонка?»

Но Тюрдеев ее, похоже, ребенком не считал.

— Садитесь, пожалуйста, Елизавета Аркадиевна, — указал он на кресло. — Что будете пить, самогон или граппу?

— Интересный выбор! — он ее умудрился удивить второй раз за пару минут.

— На самом деле, вполне логичный, но мы об этом еще поговорим, я думаю. А пока на ваш выбор, Елизавета Аркадиевна: самогоночка аутентичная, поморская, из Кеми, а граппа от Доменико Сибона, старая, знаменитая и тоже крепкая.

— Что в лоб, что по лбу? — усмехнулась Лиза. — А вы сами, что рекомендуете?

— Сам я рекомендовал бы вам воздерживаться от употребления горячительных напитков, но, боюсь, все равно не послушаетесь. Так что давайте выпьем граппы. Под самогон закуска нужна, и еще не всякая подойдет, как вы, полагаю, знаете, а граппу, как коньяк, можно пить просто так.

— Тогда, граппа, — согласилась Лиза.

Тюрдеев был странным человеком. Вернее, необычным, не шаблонным. Несмотря на недвусмысленные имя и фамилию, выглядел не как природный помор, а скорее, как европеец, откуда-нибудь из центральной Европы, да и вел себя соответственно. Говорил спокойно, голоса не повышал, слова выбирал аккуратно и никогда не высказывал необдуманных мыслей. Черты тонкие, кость тоже. Пальцы длинные, кисти рук узкие, можно сказать, изящные. Похож на пианиста, и, в самом деле, пианист великолепный, бильярдист, впрочем, тоже. Но если присмотреться, рост и ширина плеч у него вполне поморские, да и цвет глаз и волос сразу выдают северянина.