«А может быть, правильнее уйти? Но с другой стороны… Он что-то знает? Откуда? Как? Что, вообще, он может знать?»

— Рассказ длинный?

— Не на пять минут.

— Тогда, несите сюда бутылку, а то замучаетесь, ходить, да подливать.

— Разумно! — Тюрдеев встал, прошел к бару, достал бутылку, принес и поставил на столик около их кресел. — Еще что-нибудь?

— Благодарю вас, не надо! — ответила Лиза, доставая портсигар. — Рассказывайте!

— Ну, что ж, — Тюрдеев разлил граппу и сел напротив Лизы, — начну, как и обещал, издалека, поскольку иначе, вы меня просто не поймете. Так вот, Тюрдеевы — фамилия на Белом море известная. Сами мы по происхождению — онежане, но мой дед еще смолоду перебрался в Холмогоры и через двадцать лет у него уже был целый флот рыбачьих шхун. А где промысел там и производство: рыбу же сейчас уже не только морозят, но и солят, коптят, консервируют. Белое море рыбный Клондайк! Кумжа — морская форель, беломорская сельдь, северная навага, пикша, треска, зубатка, но это если не выходить в северную Атлантику и в арктические моря. Я к тому, что дед мой разбогател невиданно, поднялся, стал уважаемым на Севере человеком, и, как следствие, послал своих сыновей, а мой отец как раз младший из них, учиться. Старший в Новгороде финансы изучал, средний — в Англии рыбное производство, а мой отец поехал в Падую, чтобы выучиться на юриста. Там он и познакомился с моей матерью. Она принадлежит к старой итальянской знати. Венецианские патриции, дожи, кого только не было в ее семье. Даже первая женщина доктор философии Елена Коронаро Пископия. Ну, а мою матушку звали Августой. Августа Коронаро ди Лавриано…

— Так вот в чем дело! — не удержалась от восклицания Лиза. — Вы итальянец!

— По матери, — кивнул лекарь.

— Унаследовали ее черты?

— Да, — признал Тюрдеев, а заодно и цвет волос и глаз.

— А разве?..

— Итальянцы разные бывают, Елизавета Аркадиевна. Встречаются среди них и блондины. Особенно на севере Италии. Вот и моя мать такая: светловолосая и светлоглазая. В Германских государствах всегда за немку принимали.

— Понимаю.

— Да, нет, — покачал Тюрдеев головой, — не думаю. Италия для меня с детства родная страна, даже больше, чем Себерия, а ведь я вырос в Холмогорах и Архангельске. И когда пришло время, ехать учиться, я поехал в Италию, как и мой батюшка, и не просто в Венето, а в Падую, в Падуанский университет.

— Но вы мне говорили про Гейдельберг, а это совсем не Италия!

— Будет и Гейдельберг! — улыбнулся лекарь. — Но сначала Италия. У меня там множество родственников по всей Ломбардии, Венето и Эмилии-Романьи!

— Никогда бы не подумала, — покачала головой Лиза. — Но почему медицина? Сами решили или случай?

— На самом деле, так решил мой отец, — улыбнулся Тюрдеев. — Я, знаете ли, пятый сын, да еще два зятя имеются — мужья моих старших сестер. Есть, кому на империю Тюрдеевых вкалывать. В общем, отец дал мне денег, благословил, и я поехал в Италию, о чем ни разу в жизни не пожалел. Чудесная страна! Красивая, уютная, теплая и веселая. А ведь я, Елизавета Аркадиевна, там не гость. Знаю язык, и не только литературный итальянский, но и фриульский. Одним словом, мне там было хорошо. Но все это лишь предыстория.

— А в чем заключается история? — Лиза допила граппу и, не спрашивая разрешения, налила себе еще.

— В Падуанском университете я стал учеником Кассио Морамарко, — продолжил рассказ Тюрдеев. — Вам это имя, разумеется, ни о чем не говорит, но поверьте мне на слово, Елизавета Аркадиевна, профессор Морамарко — один из крупнейших неврологов нашего времени.

— Я вам верю! — Лиза никак не могла взять в толк, к чему весь этот рассказ и каким образом он объясняет «совершенно невероятные» предположения Тюрдеева о ее происхождении.

— Спасибо! — улыбнулся лекарь. — Теперь, когда мы условились, что мой учитель являлся крупным клиницистом, великолепным нейрохирургом и серьезным, всеми уважаемым ученым, скажу, что у профессора Морамарко имелось одно любопытное увлечение. Он называл это «паранормальной или экстраординарной биологией».

— Экстраординарная биология? Что это такое? — спросила Лиза, хотя и догадывалась, чем это может быть. В ее мире парапсихология являлась пусть и «лже», но все-таки наукой.

— Это все те смутные истории о том, чего не может быть никогда, или о том, чего мы не можем пока объяснить.

— Если честно, я не очень хорошо понимаю, о чем идет речь, — Лиза демонстративно закурила и выпустила из собранных в трубочку губ маленькое облачко табачного дыма.

— Серьезно?

— Вполне.

— Тогда, скажите, Елизавета Аркадиевна, как вы считаете чтение мыслей — это всего лишь ловкий цирковой трюк или невероятная и редко встречающаяся человеческая способность?

— Не знаю, — пожала она плечами.

— А что вы думаете о медиумах?

— Я о них вообще не думаю.

— Ну, зато теперь вы знаете, в чем состояло увлечение профессора. Он собирал любые более или менее достоверные известия о «невероятном» и «невозможном». В его кабинете был целый шкаф с папками, содержащими в себе такого рода истории, свидетельства и наблюдения. Иногда я читал эти документы. Вначале из пустого интереса, все-таки любопытство не порок, не правда ли? Затем мой интерес окреп и приобрел характер игры ума. Я изучал эти документы не столько потому, что верил во все описанные в них чудеса, сколько потому, что сами эти фантастические истории заставляли меня смотреть даже на общеизвестные факты взглядом естествоиспытателя. Вопрошающим взглядом, если угодно. Н-да, взыскующим взглядом… — Неожиданно Тюрдеев замолчал, и Лиза начала даже беспокоиться, потому что пауза длилась и длилась, но Тюрдеев к ней все-таки вернулся.

— Извините, — сказал он. — Пожалуй, я тоже закурю.

Помолчали. Лиза собеседника не торопила, поскольку поняла, что они подошли к главному.

— Знаете, кто рассказал о вас Райту? — неожиданно спросил лекарь.

— Капитан Добрынин, разве нет?

— Нет, он только подтвердил Райту достоверность полученной им информации.

— Если не Добрынин, то кто? — вопрос напрашивался, вот Лиза его и задала.

— Я.

— Что?! — не поверила своим ушам Лиза, но только успела задать этот глупый вопрос, как поняла, что стоит над бездной. Хотелось упасть и падать без конца, но одновременно было страшно «взглянуть себе под ноги».

— Мы познакомились с вами, Елизавета Аркадиевна, три года назад во Флоренции.

— Мы?.. — боясь услышать подтверждение своей догадки, спросила Лиза.

— Да, — сказал Тюрдеев с каким-то «вымученно» нейтральным выражением лица, — у нас были отношения, но дело не в этом, хотя и этого было бы достаточно. Вы, скорее всего, не помните, Елизавета Аркадиевна, или вовсе не знали, — если моя догадка верна, — но дело даже не в близости, а в тех чувствах, которые я испытывал к Елизавете Браге. Полагаю, что я ее любил, люблю и теперь.