– Некому будет восторгаться всем этим, - промолвил кролик другим голосом и пошёл обратно к кексам, он вспомнил о припасенном смотрительницей термосе с чёрным чаем.
– Некому будет считать, что небо золотое, а вот это всё - великое. И оно перестанет существовать.

– Материя просуществует ещё шесть миллионов лет, - начала Кира и параллельно помогла ему с термосом.

– Я не о том, - сказал кролик.
– Золотого неба не будет и великих вод. Я не буду вредным, а ты - сухарём. Будет... наверно ничего не будет.

– Будет другое.

– Я так и знал, что ты это скажешь! Все вы говорите одно и то же. Что рано или поздно не уйти не получится, что в этой форме и с этой энергетической массой мы уже переросли себя. Своего последнего человека я укусил, когда он начал распаляться о бабочках и коконах. Хотя и не в моих правилах пускать в пространственные объяснения - но подумай вот о чём. Почему всё это пошло именно таким образом, что все мы стали лучше? Ведь у нас было столько возможностей.

– У нас могло и не быть выбора, - предположила Кира и никто бы не смог сказать, думала ли она над этим бессонными ночами или повторяла слова Центра.

– Так ты веришь в эту единую теорию развития всего?
– устало переспросил кролик, будто разговаривал с умственно отсталой.
– Эх, постарайся ты хотя бы быть красивее, ведь есть же для этого Оболочки...

– Знаешь, почему ты кролик, а я человек?
– вдруг сказала Кира.
– Я не бью тебя в ответ.

Кролик умолк и закатил глаза.

– От этой морали мне тошно, а вот кексы у тебя ничего, хотя в следующую нашу поездку с синтезатором всё же управлюсь я. Я умею делать такие лимонные кексы, что ты мне ещё в любви признаваться будешь, но я, конечно, откажу, потому что не хочу рушить нашу чудесную дружбу.

Пришла очередь Киры закатывать глаза.

Кролик покосился на шаттл, Кира покосилась на шаттл. И оба остались на месте, кругом уж совсем позолотилось, ветер перестал срывать траву с камней и швырять её в море. Звонкая рябь чистого простора раскатилась до горизонта властной рукой.

Здесь бы кричать птицам, но этого уже давно не было. И не будет больше никогда. Сущее уйдёт, станет не-сущим. Будущее и прошлое смешаются или же просто потеряют значение. А она сейчас думает об этом? А думает ли вообще?

– Пойдём, - тогда сказала Кира с таким видом, что кролик мигом попрыгал следом. Уж он успел понять, что та если уж за что берётся, то делает всё в лучшем виде.

И сейчас, ведя его куда-то, наверняка там будет...

И они увидели водопады, больше, чем они сами и одновременно меньше. На такое короткое время кролик забыл и о своих лапах, и об ушах. Кира снова взяла его на руки вышла к самому крутому выступу.

Водопады пели, а они молчали, но на самом деле, пели вместе с ними. А потом кролик и смотрительница вернулись на Маяк, и каждый отправился по своим делам. Но ближе к вечеру Кира увидела, что тот первым делом занялся синтезатором. Она ждала лимонных кексов, а на выходе он провозился два с половиной часа, чтобы соорудить себе полосатый халат и тапочки, только для задних лап. Ходить ему в этом всём было неудобно, но кролик не сдавался.

Она не стала ничего говорить вслух, а он напустил на себя слишком гордый вид и пытался ходить как человек.

Через несколько дней халат куда-то пропал и о нём больше никто не вспоминал, хотя помнили все.

Таинственный жест лапой

С того самого дня дела пошли престраннейшим образом. Хотя Кира - по здравом размышлении - и могла лишь порадоваться произошедшим с кроликом переменам: тот вдруг начал интересоваться работой Маяка. От скуки ли, либо желая к ней подольститься - но он проявлял на удивление восторженный интерес ко всему, что помогало осуществлять Переход на ту сторону.

За впечатляющий промежуток времени он справился с теоретической частью вопроса и скоро перешёл на практическое его воплощение. Кире пришлось в срочном порядке перенастраивать систему реагирования Маяка, чтобы ему было удобнее с ней управляться. Периодически кролик натыкался на прочие системы, доступ к которым был ему запрещён и то возмущался вслух, то, напряжённо пыхтя, переключался на другие задачи.

И радостно шевелил ушами каждый раз, когда делал что-то правильно. Кире полагалось усиленно его хвалить, в противном случае кролик преследовал её до самой кровати и всё выпытывал:

– Ну так как же, как?!

Однажды тихой звёздной ночью он пропал. Это случилось ещё вечером. Не было кролика перед его нелюбимым телескопом, в который он меж тем раз на раз, да и поглядывал. Не пришёл он и на кухню, чтобы привычно нарушить установленный режим и самолично просинтезировать еду на редкость обычного вида. (Кира всегда ждала от него каких-нибудь чудачеств).

В этот раз у её кровати царили тишина и порядок. Никто не сидел внизу, не торчал ушами над одеялом и не прожигал взглядом сумрак верхнего яруса Маяка. Сейчас там было пусто.