Внизу проступила призрачная дверь, но когда спустился к ней, она стала твердой и солидной.

— А это вы здесь видели, — пробормотал я и, повернув кольцо камешком вниз, двинулся вперед. — Мы кое-что умеем…

От неожиданности стукнулся лбом, потом еще попытался несколько раз, но не сумел всадить в неведомый материал даже палец.

— …но не все, — буркнул я, — да и то, что знаем, не весьма…

Все попытки проникнуть взглядом, нюхом или слабо прорезающимися новыми чувствами сквозь дверь ни к чему не привели, только разболелась голова, будто я какая-то чувствующая натура или вообще либерал какой.

Затем я долго и тоже тщетно ощупывал дверь на предмет опознавательного устройства — пусть считает мою сетчатку глаза… да что угодно, разрешаю, и убедится, что я не из тех, что бегают с мечами по поверхности и рубят друг друга на куски, хотя меч и у меня, да, но это атрибут, как гитара у панка или кортик у адмирала, хотя ни тот, ни другой пользоваться ими не умеют.

За спиной нечто сухо и пугающе треснуло, словно еще одна дверь захлопнулась с такой легкостью, словно форточка, отрезая мне дорогу обратно. Я замер, напряженно прислушиваясь и всматриваясь через прозрачную дверь. Отчетливо вижу длинный зал, сильно вытянутый. Вдоль стен через равные промежутки горят напольные светильники, между ними поясные портреты в темных массивных рамах. Там, как и здесь, свод тонет во мраке, но я ощутил движение воздуха от взмахов невидимых крыльев.

Дрожь пронеслась по телу: черные тени, что лежали на полу и не двигались, сдвинулись с мест и медленно поползли в мою сторону, расширяя языки и сливаясь друг с другом, чтобы не дать мне проскочить мимо.

Я в ужасе опустился на пол, потом в больной голове, где мысли совсем уж дикие, всплыло имя скайбагера.

— Эркхарта, — сказал я с дрожью в голосе, — ты меня слышишь?

Ответ в моей голове прозвучал почти сразу:

— Даже удивительно как хорошо. Никаких помех. Сигнал чистый и сильный. Где это ты, любопытно.

— А как любопытно мне, — сказал я торопливо. — Послушай, здесь что-то ужасающе древнее. Возможно, из твоей эпохи.

— И что?

— Дорогу перегородила дверь, — сказал я, поглядывая в страхе на темные подползающие тени. — А я не знаю, как пройти. Мне один… друг дал ключ от этих мест, но здесь ничего похожего на дырочку…

— Что за дырочка?.. Ах да, отверстие… Все-таки ты дикарь, хотя иногда кажешься… Ключ нужно взять в правую руку и смотреть на дверь.

— В какую точку? Она громадная.

— Неважно, — ответил равнодушный голос. — Если это правильный ключ, тебя впустят. Этот же ключ годится и дальше…

— А-а-а, — прервал я, надо же успеть показать себя умным и вообще успеть, — так бы и сказала! У нас его просто вешают слева на груди, бэйджик называется. Там все о пользователе!.. И не надо в руке! Дикари какие-то!..

Голос ответил сухо:

— Были времена, когда на людей с бэйджиками, как ты их называешь, охотились и убивали. Приходилось прятать.

— Какие вы дикари, — сказал я с чувством. — Тогда мне все эти глупости понятнее.

Проговаривая все это, я вытащил меч и положил рядом на пол, потряс ножны. Крохотный ключик выпал и запрыгал, звякая, по полу.

В двери что-то неуловимо изменилось, однако она оставалась все такой же монолитной и солидной.

Я взял ключик в руку, плотно зажал в кулаке: пусть лучше прочувствует меня как хозяина, выпрямился и посмотрел державным взглядом на дверь.

Ничего не происходило — то ли не признает, то ли пересчитывает атомы в моем теле и сличает с образцовым сапиенсом, затем… резко и быстро распахнулся длинный зал, ярко освещенный, но там, дальше, уходящий во тьму.

Двери как и не было, словно это силовое поле, оформленное под нее. Я торопливо подобрал меч, к нему уже подобрались черные густые тени, сунул в ножны и пошел осторожно, я по возможности не рисковый, а ключик продолжал сжимать в руке, и только когда уже оказался на середине зала, что и не зал, а уходящий в стену тоннель, рискнул опустить его в карман.

Ничего не случилось, я перевел дыхание, у мужчины в руке все-таки должен быть меч, даже если он демократ или, тьфу-тьфу, либерал.

Дверь исчезла, пахнуло свежим воздухом с запахами цветов, приглушенный свет, мебель только под стенами, а в центре три длинных стола со средневековой аппаратурой в виде десятка тиглей, колб, воронок, жаровен и прочего, что так не вяжется с залом.

За одним из столов возится человек, низкорослый, согбенный. В страхе оглянулся, заслышав мои шаги, на меня взглянули выпученные глаза, почти совсем белые, только зрачки неприятно крохотные, весь сморщенный, рот в жемок, кожа желтая, словно у больного желтухой.

Я сказал громко:

— Стоять!.. Власть переменилась!.. Теперь я здесь изволю, понял?

Он пригнулся, будто собирается броситься, пальцы быстро двигаются, рисуя сложные узоры заклятий.

Я презрительно сощурился.