— С ответом не тороплю. Тем более говорим без протокола, пока частным образом. Это очень важное свидетельство. На кону еще одна человеческая жизнь… Может, только похож?

Русалова выдержала внушительную паузу и твердо ответила:

— Да что вы, господин полицейский, разве первый раз его вижу! Отлично знаю этого мерзавца…

— Готовы подтвердить свои слова под присягой?

— Я не умею лгать, — величественно и строго закончила она.

— Не смею в этом сомневаться… Понимаю, насколько тяжело вам пришлось. И никакой защиты в доме. Держали бы собаку, все меньше страха. А то ведь от кошки какая польза.

— Кошки? — переспросила Русалова.

— А, так у вас котенок… Очаровательно. Можно взглянуть?

Но дама выразила удивление таким бесцеремонным вторжением в ее жизнь. Извинившись, Ванзаров снял домашний арест.

Симка от души болтала с городовыми за чашкой чая, обида окончательно забылась, и казалось, что мир и покой никогда не покидали уютный особнячок, а убийство с мертвым телом уже не имеют к нему никакого касательства. Напомнив расслабленным постовым, что пора вызывать санитарную карету, а затем опечатывать комнату, Родион отправился ловить другого извозчика. Покладистый, хоть и молчаливый Спиридон повез убийцу в участок.

Всю дорогу до Английского проспекта он размышлял об этом странном случае. Никогда раньше факты и психология не входили в такое жесткое противоречие. Никогда еще в своей скромной практике Родион не попадал в ситуацию, когда не мог согласиться не только сам с собой, но и с логикой. Ясные улики и очевидное развитие событий, с которым и Разуваев разобрался бы, натыкались на колья необъяснимых фактов. И что хуже всего — на личность убийцы. Поведение избалованного, богатого мерзавца говорило о многом, но никак не объясняло поступок. Быть может, он настолько хороший актер, что готов блефовать с пустыми руками против набора козырей? Только зачем?

Если хотел убить, почему не подготовился лучше? Почему действовал настолько глупо? Что-то заставило спешить? У логики не было ясных ответов. Не было их и на другую загадку: зачем признал в Водяновой Окольникову? Барышня живет под чужим именем почти год, и никому до этого дела нет. Стоит ей погибнуть, как убийца открывает настоящее имя. В чем смысл? От того, что жертву зовут не Дарья, а Анастасия, показания свидетелей хуже не становятся. Они же не обязаны выяснять, настоящее у постоялицы имя или нет. Это уж дело хозяйки пансиона, как она записала, с нее и спросят, почему допустила нарушение и фальшивую запись. Да и Спиридону врать нет никакого смысла. Разве предположить двойника?.. Нет, такое только в дешевых романчиках за пять копеек случается.

Так и не выпутавшись из тины мыслей, Родион позвонил в дверь с элегантной табличкой «Княжевич В. Г.». Стоило ей раскрыться, как юный чиновник буквально остолбенел.

Как известно, перед женской красотой он испытывал некоторое смущение, плавно переходящее в трепет. Хорошенькое личико и ясные глазки доводили до такой робости, что Родион терял большую часть своих боевых качеств, превращаясь из грозы преступников в застенчивого юношу. Кем и был на самом деле. Для победы красоты над логикой требовалось совсем немного. Заманчивое платье, аккуратная прическа, чуть косметических средств, помада — и наш герой уже готов. Но в том-то и дело, что в даме ничего подобного не нашлось.

Напротив: распухший нос, покрасневшие, слезящиеся глаза, растрепанные волосы и болезненная бледность. К тому же отчаянный запах лука, который, как известно, считается лучшим домашним средством от хвори. Она куталась в пуховой платок, стоящий горбом, кашляла и вытирали платочком ноздри. И все равно даже в таком отчаянно простуженном виде была… великолепна. Трудно описать эту красоту. Отборная порода в точнейшем исполнении каждой детали. Ожившая скульптура великого зодчего. Чего тут зря болтать, стоить поверить: Родиону было от чего впасть в ступор. И выглядеть полным дураком.

Выждав, сколько было прилично, но так и не услышав причины визита, госпожа Княжевич плотнее закуталась, напомнив, что на лестнице холодно и, если гостю угодно что-то сообщить…

Ванзаров встрепенулся и объяснил, кто посмел тревожить больную. Лилия Павловна была так озабочена простудой, что не нашла сил удивиться приходу полиции. Родиона пригласили в дом, извинились за отсутствие горничной, отпущенной на праздники (вешать пальто самому, чаю не ждать), и указали на диван в гостиной.

— Прошу извинить за ужасный вид, у меня уже третий день… грипп, — сказала она новомодное слово так вкусно и мило, что слушать его было одно удовольствие.

Отъявленно светским тоном Родион ответил, что это он должен просить прощения за беспокойство и все такое.

— Так что же вас привело? — Больная мягко намекала, что сейчас не лучшее время для любезностей.

— Дело касается вашего мужа, — торопливо ответил Ванзаров, пока еще не вполне владея собой.

На божественном личике не отразилось удивления, холодное выражение словно принуждало гостя не мямлить, а скорее приступить к делу. Ощутив это нетерпение, Родион подсобрал растерянную уверенность и спросил, в котором часу Виктор Геннадиевич (произнес без ударения на «о») вышел из дома. Оказалось, довольно рано, сразу после девяти. Странно, что любящий муж оставил супругу в таком болезненном состоянии, но касаться это темы было невежливо. Зато он спросил, известно ли, куда Княжевич отправился с утра пораньше в праздник.