– Почему?

– Я боюсь воды, – прямо сказала Даша, решив не врать ему. Неосознанно обхватив себя руками, словно желая спрятаться от мучительного холода в душе, опустила взгляд к земле, а перед внутренним взором вновь вспыхнули туманные картины дня, когда ее мир заволокла темнота. – Мне был год, той осенью шли непрекращающиеся дожди и однажды на деревню обрушился бурный поток, разломав почти все дома. Я плохо помню тот день. Вернее… Почти совсем не помню, только туман перед глазами и становится очень холодно, если думаю об этом, а когда пытаюсь вспомнить становится так страшно…

Даша всхлипнула и ощутила на плечах и спине руки юноши, притянувшего ее к себе. Испугавшись, она попыталась отстраниться, но Вереск только сильнее обнял ее, прижимая к груди. Горло сдавило, но Даша глубоко вдохнула, не позволяя себе заплакать, и прикрыла глаза. Сквозь тонкую ткань рубашки она чувствовала тепло Вереска, постепенно переходящее ей, и ощущала, как бьется его сердце, возвращая в душу спокойствие и ощущение безопасности.

– Не стоит тревожить прошлое, пытаясь вспомнить тот день. Так ты только причинишь себе страдания. Уже ничего не вернуть и не исправить, позволь себе быть свободной от этой боли и тяжести в сердце. Ты нужна здесь, в настоящем, а не там. И я все еще очень хочу увидеть, как ты ваяешь свои изделия.

Даша отстранилась и благодарно улыбнулась.

– Хорошо.

Обратную дорогу они прошли молча, только иногда Вереск осторожно касался ее руки, указывая на что-нибудь привлекшее его внимание, будь то крохотная птичка, устроившаяся на ветвях цветущего куста, усыпанного сочными малиновыми цветами, или же удивительную роспись оконных ставень, которую она никогда прежде не замечала, обычно упуская из внимания такие простые и обыденные вещи, рядом с Вереском сейчас кажущиеся маленькими чудесами.

Дома они спустились в мастерскую, и Даша распахнула занавески на окнах, впуская в помещение теплый солнечный свет. Окунув руки в таз с чистой водой, вытерла их полотенцем и опустилась на пуф, приготовив небольшой кусок чистой глины. Вереск сел на стол, вытянув ноги и внимательно следя за движениями девушки, повторяющей привычный для себя ритуал.

– Мне бы хотелось учить лепке детей. Это полезное и приятное занятие, глина успокаивает и очищает, приводит мысли в порядок, расслабляет и дарит радость. Мне кажется, такое увлечение хорошо влияло бы на внутреннее состояние ребенка, его душу и разум. Да и сами по себе изделия из глины практичны и удобны, а продукты в них хранятся намного дольше.

– Ты сама собираешь глину?

– Нет, – Даша задумчиво вытягивала податливую массу, после вновь возвращая ее в прежнюю форму. – Перекупаю у одного человека, но неочищенную.

– А что потом? – с любопытством подался вперед Вереск.

– Убираю камушки, разные примеси, веточки и корни. Когда сделаешь это, необходимо хорошо замесить ее, обычно делаю это ногами, иначе руки будут сильно болеть, – Даша остановилась и повернулась к юноше. – Хочешь попробовать?

– Правда, можно? – воодушевленно подскочил Вереск и опустился на освобожденный девушкой пуф. Даша смыла с рук остатки глины и подошла к нему, глядя, как неловко юноша пытается справиться с гончарным колесом.

– Не стоит так резко касаться ее. Мягче. Глина не любит резких движений, пусть твои прикосновения будут более плавными и осторожными. Сущность глины – земля, а эту стихию нельзя сломить и подавить, с ней можно только сотрудничать. Почувствуй движение под твоими руками, ощути, как мягко глина перетекает из одной формы в другую, и поймешь, что она действует сама, а ты лишь немного направляешь ее.

Вереск, закусив губу, сосредоточенно сопел, не сводя серьезного взгляда с вращающегося круга, и Даша усмехнулась, довольная его усердием. Вскоре юноша закончил и придирчиво посмотрел на сделанную вазу, но Даша пресекла его попытку найти недостатки, склонившись над изделием и похвалив за проделанную работу.

– Мне все же кажется, вот тут нужно подправить, – Вереск дернулся показать на какую-то, по его мнению, ошибку, но плетеный пуф выскользнул из-под него, и юноша упал лицом в еще мягкую вазу. Невольно Даша хихикнула, не сумев удержаться, а когда Вереск поднял на нее перепачканное лицо, глядя с немым укором во взгляде, уже звонко засмеялась. – И не стыдно тебе?

Девушка покачала головой и, все еще с тихим смехом, увела его на кухню. Наполнив медный таз водой, она поставила его на раскаленную печь, где уже готовилось что-то оставленное Лалией и, когда вода немного нагрелась, опустилась на скамью рядом с юношей, смывая смоченным в теплой воде полотенцем глину с его лица, однако уже подсохшая на волосах та убиралась тяжело и юноша время от времени кривился, когда Даша пыталась вычесать очередной комок.

– А где бабушка?

– Говорила, что уйдет в гости к подруге, – ответила Даша, начисто протирая светлые волосы Вереска. – Может быть, останется там на ночь, так что поужинаем одни. Кажется, это она оставила что-то на плите перед уходом.

Даша застелила стол тряпичной скатертью и выставила тарелки, отметив, что Бинха нет на столь любимых им ветвях. Вероятно, улетел на охоту, что делал почти каждую ночь, проводя до утра в темном лесу. Вскипятив воду и налив ее в кружки, Даша опустилась за стол, где уже сидел Вереск, и вдохнула сладкий аромат, исходящий от заваренного чая, когда заметила, что юноша пристально смотрит на нее.