Я должен признаться, что твое письмо просто ошеломило меня, ведь когда мне было тринадцать, я был еще совсем ребенком, а вот ты была настоящей личностью, со сложными мыслями и эмоциями. Моя мама до сих пор разрезает для меня яблоко на полдник. Если бы я написал тебе письмо в восьмом классе, то в нем говорилось бы, что у тебя чудесные волосы. И все. Просто, что у тебя чудные волосы. Я был таким бестолковым. Я и понятия не имел, что нравился тебе тогда.

Несколько месяцев назад я видел тебя на конкурсе «Модели ООН» в Томас Джефферсоне. Сомневаюсь, что ты меня узнала, но я был там и представлял Китайскую Народную Республику. Ты оставила мне записку, и я окликнул тебя по имени, но ты продолжала идти. Я пытался найти тебя позже, но ты уже ушла. Ты меня видела?

Полагаю, что больше всего меня интересует то, почему ты решила послать мне письмо спустя столько времени. Так что, если хочешь позвонить мне или отправить электронное письмо, или написать, то, пожалуйста.

Искренне твой, Джон

P.S. Поскольку ты спросила, единственные люди, которые зовут меня Джонни – это мои мама и бабушка, но ты можешь звать меня так, если хочешь.

Я испускаю глубокий вздох.

В средних классах у нас с Джоном Амброузом Маклареном было всего два «романтических» момента – поцелуй в бутылочку, который, честно говоря, не был ни капельки романтичным, и день под дождем во время урока физкультуры, который до этого года был самым романтичным моментом в моей жизни. Думаю, что Джон не помнит его в этом смысле. Сомневаюсь, что он вообще его помнит. Получить от него письмо спустя столько времени – это сродни тому, что он восстал из мертвых. Это ощущение отличается от тех, когда я видела его несколько секунд на «Модели ООН» в декабре. Тогда было такое чувство, словно я увидела призрак. Это же настоящий живой человек, которого я когда-то знала, и который знал меня.

Джон был умен; у него были лучшие оценки среди мальчиков, а у меня были лучшие оценки среди девочек. Мы оба посещали занятия для отличников. Он больше всего любил историю – он всегда делал доклады – но также был хорош в математике и науке. Уверена, что это не изменилось.

Если последним из мальчиков в нашем классе высоким стал Питер, то Джон был первым. Мне нравились его золотистые волосы, солнечные и светлые, словно белая летняя кукуруза. У него было невинное с милыми щечками лицо мальчишки, который никогда не попадал в неприятности, и соседские мамы обожали его больше всех. У него просто был такой вид. И это делало его идеальным соучастником преступления. Вместе с Питером они частенько влипали во всевозможные передряги. Джон был умным, и у него были блестящие идеи, но он немного стеснялся говорить из-за того, что заикался в детстве.

Он любил играть второстепенную роль, в то время как Питер любил быть звездой. Поэтому все всегда хвалили и ругали Питера, ведь он был проказником, но как, в самом деле, можно было винить в чем-то такого ангелочка, как Джон Амброуз Макларен? Не то, чтобы порицаний вообще было много. Люди всегда так очарованы красивыми мальчиками. Красивые мальчики получают снисходительное покачивание головой и «Ох, Питер!», и даже не шлепок по руке. Наша учительница по английскому, мисс Хольт, называла их Буч Кэссиди и Санденс Кид, о которых никто из нас никогда не слышал. Питер однажды убедил ее показать нам фильм в классе, а затем они спорили весь год, кто должен быть Бучем, а кто – Санденсом Кидом, хотя всем было прекрасно ясно, кто был кем.

Готова поспорить, что он нравится всем девушкам в своей школе. Когда я увидела его на конкукрсе «Модели ООН», он выглядел таким уверенным, так величественно сидел на своем месте – плечи расправлены, полностью сосредоточен. Если бы я ходила в школу Джона, то бьюсь об заклад, что была бы прямо там – впереди группы поклонниц, с биноклем и батончиком мюсли, ночуя в палатке у его шкафчика. Я бы заучила его расписание; я бы знала наизусть, что он ест на обед. Ему все еще нравятся двухслойные бутерброды с арахисовым маслом и желе на хлебе из цельной пшеницы? Интересно. Так много всего, чего я не знаю.

***

Гудок автомобиля Питера перед домом – это то, что выводит меня из задумчивости. Я виновато подпрыгиваю от звука. У меня появляется тот безумный порыв спрятать письмо, засунуть его храниться в шляпную коробку и никогда больше о нем не думать. Но потом я подумываю, что нет, это было бы безумием. Конечно же, я напишу Джону Амброузу Макларену ответ. Было бы невежливо не ответить.

Поэтому я запихиваю письмо в сумку, надеваю белый пуховик и выбегаю на улицу к машине Питера. На земле все еще осталось немного снега после последнего снегопада, но он выглядит убого, будто потертый ковер. Когда дело касается погоды, я принадлежу к типу девушек все-или-ничего – я скорее бы предпочла, чтобы снег либо полностью растаял, либо лежал громадными сугробами, настолько глубокими, что тонули бы колени.

Когда я сажусь в машину Питера, он набирает смс на своем телефоне.

– Что случилось? – интересуюсь я у него.

– Ничего, – отвечает он. – Это просто Джен. Она попросила меня подвезти ее, но я сказал, что мы не можем.

По моей коже пробегают мурашки. Раздражает, что они до сих пор так много переписываются, что они настолько легко поддерживают связь, достаточную, чтобы попросить подвезти. Но они друзья, просто друзья. Вот что я продолжаю себе повторять. И, кроме того, он говорит мне правду, как мы и обещали друг другу.