Профессор с трудом подавлял волнение, ожидая встречи с убийцей. В дороге он успел подумать о многом и многое в своей жизни переоценить. Фриц Хаарманн - жестокий убийца, что пьёт человеческую кровь... А ведь его дочери тоже питаются кровью людей. Да, они не разрывают чужие глотки, а просто сидят на кушетке и терпеливо ждут, когда кровь из вены донора пройдёт через гемотрансфузный аппарат и окажется в их жилах. А может, не будь аппарата, они бы поступили иначе? От одной этой мысли профессору становилось не по себе. Он начал подозревать, что и Фриц Хаарманн может оказаться вовсе не сумасшедшим. Кто знает, может во время его путешествия по Швейцарии кто-то влил в Хаарманна раствор из молока и сушенной чёрной крови, а после ввёл через ноздрю частичку чужого мозга? Но что толку гадать и бояться собственных подозрений, если узнать природу "ганноверского вампира" можно было наверняка.

Когда профессора Метца привели в тюремную комнату с особо опасным заключённым, в железной клетке он увидел мужчину сорока пяти лет с пронзительными ледяными глазами. Скованный цепями по рукам и ногам он мог передвигаться не дальше двух метров. Профессора не покидало странное ощущение непонимания, кого же он видит перед собой - человека или чудовище в людском обличие?

Надзиратель позволил профессору взять у арестованного анализ крови. С трепетом Метц приступил к делу, страшась не столько близости к жестокому убийце, сколько боясь увидеть цвет его крови. Когда шприц наполнился багровой жидкостью, профессор Метц перевёл дыхание - нет, его девочки никогда не станут жестокими кровопийцами.

И всё же, интерес профессора к арестованному не был удовлетворён. Он знал ещё об одном недуге, что порой заставляет человека желать чужой крови. Получив от тюремного начальства дозволение на беседу, профессор Метц не преминул им воспользоваться.

– Хотите спросить о моих отношениях с отцом, о тяжёлом детстве?
– поинтересовался убийца.

– Нет. Почему вы так решили?

– Все доктора это спрашивают. До вас их было много.

– Я хочу спросить вас совсем о других вещах. Вы страдаете бессонницей? Вам бывает тяжело засыпать?

– Нет, доктор.

– Время от времени вас мучают боли в животе?

– Меня? Нет, совсем нет.

– Бывает ли так, что порой вам становится неприятны самые обычные звуки?

– Лай собак раздражает.

– А солнечный свет не доставляет вам неудобств?

– Я хожу по улице днём.

Сказав это Хаарманн неприятно улыбнулся, словно насмехаясь над ученым и его непонятными вопросами. Но профессор Метц и не думал отступать:

– Может у вас появляется сыпь на коже от прямых солнечных лучей? Или слепит глаза?

– Ничего подобного. Я чувствую себя нормально.

Подозрение, что Хаарманн болен порфирией, окончательно развеялось. Никаких физических признаков этого заболевания у него не было. Единственным совпадением оставалось лишь явное психическое расстройство, выразившееся в питие крови.

– Зачем вы убивали молодых людей?
– спросил профессор прямо.
– Вам действительно была так нужна их кровь?

– Я не знаю.

– Что вы этим хотите сказать?
– удивился он.
– Вы убивали без причины, только потому, что хотели убивать?

– Я этого не помню.

– Вы не помните момент убийства?

– Нет, его я видел. А почему пил кровь...
– И Хаарманн пожал плечами.

– Расскажите, что вы видели перед собой в момент убийства, что чувствовали?

– Я наблюдал это как бы со стороны, как в синематографе на экране. Я видел рану на шее, кровь, как замирает лицо.

– А что вы чувствовали в этот момент?

– Ничего. Я просто наблюдал.

– Питие кровь вызывало в вас чувство эйфории?

– Доктор, я простой мясник и не знаю таких умных слов.

– Я имел в виду радость, восторг, ощущение полета.

Но Хаарманн снова покачал головой, и добавил:

– Я ведь говорю, что не помню.

Когда профессор покинул комнату с заключенным, то ещё долго пребывал в замешательстве. Только что он видел человека, загубившего двадцать четыре юные жизни без причины и удовольствия. Да, психиатры отказались признавать его невменяемым, ведь он не рассказывал им об извращенных желаниях, связанных с кровью и смертью. Хаарманна считали хладнокровным убийцей. Пожалуй, так оно и было. Но если бы Хаарманн хотел лишь убивать своих любовников во время извращенного акта, то мог бы просто душить их. Но ему понадобилась кровь, и ни сам Хаарманн, ни профессор Метц, ни другие ученые, так и не могли понять почему.

Настал день суда. Когда приговор был вынесен, профессор Метц обратил свой взор на Хаарманна. На лице убийцы читалась оторопь, будто он не ожидал, что правосудие будет с ним столь строгим. А может он просто не верил, что вскоре его ждёт смертная казнь. Но через мгновение ступор прошёл, и Хаарманн рассмеялся так заливисто и зло, что многим присутствующим стало не по себе.

– Я всё равно вернусь!
– крикнул он, прежде чем его вывели из зала.
– Вы же знаете, вампиры бессмертны!

Его казнили рано утром на рассвете. Кто-то говорил, что его голову отрубили мечом, специально освященным по такому случаю в церкви. Но это были только слухи. На самом деле на шею Хаарманна опустилось лезвие гильотины. Ведь так повелось ещё с давних времён - вампира нужно обезглавить, чтобы он никогда более не тревожил живых.