Спрашиваю, как она поживает. Гвен отвечает, что все хорошо. Но я не знаю, правда ли это: на ней старый потрепанный кардиган, на губах нет ни следа помады, и сама она стала очень худой — кости лица проступают гораздо четче, чем раньше. Знаю, что и сама выгляжу не лучше. Мы все устали, смирились и выглядим жалко.

Миссис дю Барри приносит чай и печенье, в которое теперь добавляется картофельная мука. Но чай у нее по-прежнему хорош. Мы молча сидим, с признательностью попивая чай и глядя на раскинувшуюся гавань с ее красными черепичными крышами, водой и птицами, поднимающимися ввысь. Их крылья сверкают над водой. Нам видны стоящие на якоре вражеские корабли и солдаты на набережной. Я знаю, мы с Гвен думаем об одном и том же: как подобное могло произойти здесь?

— Иногда по ночам мы слышим, как они маршируют, — говорит она мне. — По главной дороге. Маршируют и поют. Это заставляет содрогнуться. Словно они говорят: «Мы покажем вам, кто здесь главный». После такого очень сложно снова уснуть. Но до вас, в Ле Коломбьер, это вряд ли долетает.

— Да, наверное. Там пока тихо… Хотя рядом, у Конни, поселились немецкие военные.

Гвен как раз открыла рот, чтобы откусить печенье. Да так и застыла, широко распахнув глаза.

— Что… в Ле Винерс?

— Да.

— О. Я и не знала. Ты никогда об этом не упоминала.

Она хмурится. Чувствую, как к лицу приливает кровь.

— Они там сами по себе, — говорю я.

— Не могу поверить, что ты мне не рассказала.

— Они живут тихо. Если честно, мы о них ничего и не знаем.

Стараюсь не смотреть на Гвен. Гляжу мимо нее в окно, где в прозрачном воздухе виднеются близлежащие острова, и кажется, что до них можно дотянуться рукой. Думаю про себя: «Если честно… Зачем я так сказала?» Я читала где-то, что, произнося эту фразу, человек пытается скрыть правду.

— Должно быть, это неприятно, что вы постоянно находитесь у них на виду, — говорит она. — Я хочу сказать, что окно Конни выходит как раз на ваш двор.

Я вру ей. Ненавижу врать.

— Полагаю, ко всему можно привыкнуть, — отвечаю я.

Убеждаю себя, что все те странные встречи с капитаном Леманном, все те неловкие разговоры — все это в прошлом. Мы никогда с ним больше не увидимся. Так что очень глупо чувствовать себя виноватой, словно я сделала что-то плохое.

— Как девочки? Что Бланш? — спрашивает Гвен. — Нравится ей работать у миссис Себир?

— Да. Хотя, я думаю, она до сих пор жалеет о том, что мы не уехали с острова. Бланш недавно ходила на танцы в Ле Брю. Там были немецкие солдаты и наши девочки.

— О, — все, что сказала Гвен, переваривая мои слова.

Четкая морщинка пролегла у нее на лбу. Я чувствую, что между нами что-то изменилось, будто между камней пробился росток сорняка.

А потом она пожимает плечами и неловкий момент исчезает.

— Ну, молодым людям нужно жить дальше. — Я знаю, что Гвен этого не одобряет, но делает некоторые поблажки ради Бланш. — Им трудно… половина мужчин уехали с острова, кругом дефицит, в магазинах нет новых нарядов… Слушай, я кое-что тебе принесла. — Она вытаскивает из сумки лист бумаги, на котором написан рецепт макаронного пирога. — Он не очень вкусный, но по крайней мере, сытный.

Я благодарю ее. Слишком усердно. Думаю, мы обе рады сменить тему.

Звякает колокольчик; мы оборачиваемся и видим двух вошедших людей — немецкого солдата в сопровождении местной девушки. Она мне знакома, училась в одной школе с Бланш, только в параллельном классе. У нее лицо сердечком и волосы цвета карамели. И в отличие от большинства из нас, она при макияже: персиковая помада и светлая пудра. Когда они садятся, юноша тянется через стол и берет ее руку в свои.

Гвен покачивает головой.

— Как она может? — говорит она едва слышно. — Как она может?

Я сижу молча.

— Я хочу сказать, быть вежливым — это одно. Они ведь тоже люди. И я могу понять, что Бланш хочется ходить на танцы. Я имею в виду, молодым людям нужно развлекаться… — Она пытается очертить границу доступного, хочет сказать: «Вот это хорошо, а это недопустимо». — Но это… Этого я точно не понимаю… Это зашло слишком далеко. Я имею в виду, когда уже все слова сказаны и поступки совершены, мы ведь враги с ними. Они бомбили нас. Я просто не понимаю, как она после этого спокойно спит.

Я сижу молча.

Думаю про себя: «Что сказала бы Гвен, узнай о нас с капитаном Леманном? Хотя ведь нет ничего такого, что про нас с капитаном Леманном можно было бы сказать».

— Вив, ты точно в порядке? — Ее глаза блуждают по моему лицу. — Ты как будто не в себе.

— Я в порядке, Гвен. В порядке.

Оставляю велосипед у стены дома. Мои пальцы окоченели и онемели от того, как я держалась за руль. Воздух сегодня очень холодный, скоро зима. Растираю руки и чувствую, как в пальцы впиваются иголочки, когда к ним приливает кровь.