— Мне нравится это стихотворение. Оно прекрасно, — говорит капитан.

— Оно всегда было моим любимым, — отвечаю я мягким и обыденным голосом, пытаясь отогнать печаль. — Мы изучали его в школе.

— Сколько вам было, когда вы его изучали? Четырнадцать, пятнадцать?

— Да, где-то так.

Он улыбается, будто эта мысль доставляет ему удовольствие.

— Интересно, какой же вы были в четырнадцать? — произносит он.

Я не знаю, как ответить на этот вопрос.

— Такой же, как все, полагаю… — Я чувствую, что он заслуживает нечто большее, чем этот ответ. Что-то более конкретное. Потому что я точно помню, какой я была, я ненавидела свои четырнадцать. — Нет, это не так. Не такой, как все… Мне всегда выговаривали за то, что я таращусь в окно, витая в облаках. Что я невнимательна. Я была до ужаса застенчивой, немного неуклюжей, сплошные локти и коленки…

Его глаза смотря на меня с теплотой и заинтересованностью.

— Я всегда завидовала некоторым девочкам. Успешным. С отличной осанкой. Идеальным, — говорю я. — Всегда есть такие девочки, вы же знаете. У которых стрелка на чулках ровнее, чем у остальных, у которых идеально завиты волосы.

— Да, такие девочки есть всегда, — отвечает он, слегка пожимая плечами. Как будто точно знает, о каких таких девочках я говорю. Как будто они его никогда не интересовали. Я чувствую внезапный прилив счастья, который, как я знаю, испытывать не должна.

— Вы можете взять книгу на время, если хотите, — говорю я. — Чтобы потренировать свой английский.

— Спасибо. Спасибо вам больше.

Он перебирает страницы, потом возвращается к титульному листу. Я вижу, как он смотрит на то место, где я написала свое имя: «Вивьен Мэри Коллиер», потом «Коллиер» зачеркнуто и написано «де ла Маре». Он пробегает пальцем по надписи, словно ожидает почувствовать там другую текстуру, не такую, как на других страницах. Как будто мое имя сможет оставить отпечаток на его коже.

Он убирает книгу в карман куртки.

— Спасибо, Вивьен, — снова говорит он.

Чувствую в его взгляде напряженность. Отворачиваюсь.

— Куда вы хотите, чтобы я присела? — небрежно спрашиваю я.

Он показывает в сторону дивана. Внезапно смутившись, усаживаюсь на него, одергивая юбку и неуклюже пытаясь устроиться на сиденье и поставить ноги. Капитан садится в кресло напротив меня. Достает карандаш и кладет блокнот на колено.

— Куда мне смотреть? — спрашиваю я.

— Не могли бы вы повернуться слегка налево, — отвечает он.

Поворачиваюсь.

— Так?

— Да, так хорошо. Свет будет падать как раз на ваше лицо.

Сначала он пристально на меня смотрит, а потом начинает делать зарисовки. Капитан приподнимает карандаш, наклоняет его, работая над пропорциями моего лица. От его внимательного взгляда можно прийти в замешательство. Я рада, что не сижу лицом к нему и избавлена от необходимости смотреть ему в глаза.

— Насколько неподвижной я должна быть? Разговаривать-то можно? — спрашиваю я.

Он слегка улыбается.

— Да, немного можно, — говорит капитан.

Но я не могу ничего придумать, ничего умного, о чем можно было бы поговорить.

— Вы всегда любили рисовать? — задаю вопрос я.

Слишком очевидно. Вопрос звучит высокопарно, наивно. Но капитан отвечает на него со всей серьезностью.

— Не всегда. Когда я был ребенком, рисовал постоянно, но потом это стало лишь хобби. Я снова стал рисовать совсем недавно, после того, как мне исполнилось сорок. Мне захотелось, чтобы был какой-то кусочек времени, принадлежащий лишь мне. Я подумал, если не начну сейчас, не начну уже никогда.

Значит ему сейчас чуть за сорок. Я чувствую, насколько мы старые. Мы оба. Как много мы повидали в жизни.

— Странное ощущение, когда взрослеешь, — говорю я. — Все не так, как ты предполагал.

Он вопросительно смотрит на меня.

Не уверена, почему я произнесла именно это. Стараюсь объяснить.

— Мне самой скоро сорок. Порой мне кажется, что я до сих пор жду, когда же начнется жизнь. — Я говорю медленно, тщательно подбирая слова. — Я так долго жду. Жду, когда Милли пойдет в школу, чтобы у меня появилось немного свободного времени. Жду, когда вернется Юджин… — Замолкаю и думаю, почему я вспомнила о нем? Потому что должна была? Скучаю по нему? — Жду, когда закончится война… Но жизнь не ждет, она утекает сквозь пальцы, просто утекает… Это звучит глупо, да? Уверена, что глупо.

— Нет, не глупо, — отвечает капитан.

— Вы когда-нибудь чувствовали что-то подобное? Нет, конечно же, нет. У мужчин все по-другому, да?

— Может, и нет, — говорит он.

— Я иногда завидовала тому, что мужчины больше делают, чем ждут. Иногда я чувствую, что реальные вещи проходят мимо меня. Как будто меня вытолкнули на обочину жизни. А иногда я завидую Юджину… завидую тому, что он воюет на фронте.

— Вероятно, война совсем не такая, какой вы ее себе представляете, — говорит он мне. — В большинстве своем, война — это ожидание. Ожидание того, как уходит жизнь. — У него на лице появляется кривоватая улыбка. — Хотя и кое-что хорошее в ней есть…