Не знаю, есть ли у вас возможность в той, оставленной нами жизни, понять эти простые вещи, понимает ли это в особенности Фридрих - это очень важно, принципиально, поскольку тогда не так уж важны другие вещи. К сожалению, очень многие довольно быстро забывают главное и начинают страдать от вещей незначительных, поскольку не имеют бед существенных.

Я считаю себя счастливчиком - два года в Иерусалиме я не лежал на печи, сейчас я приехал на берег Галилейского моря и живу с семьей в научно-техническом поселении (мошаве) русских ученых.

Живем мы в эвкалиптовом лесу, в американском караване со всеми удобствами, каждый вечер купаемся в море, а днем много работаем. Люся полдня печатает на электрической пишущей машинке IBM на английском и иврите (учится), вторую половину ведет садик. Я осваиваю спец. оптику, организую лабораторию, а сейчас в Хайфе в мастерской заказчика изучаю это дело. Я здесь уже вторую неделю в командировке, на пятницу и субботу возвращаюсь домой, но вчера, в субботу, пришлось проехаться в Иерусалим.

... Дети весь день бегают босиком по зеленому ковру мошава, забавы у них самые натуральные - купание, собаки (у нас есть щенок), и мороженое, которое они непрестанно таскают из холодильника в лавке, благо не надо денег, т.к. лавочник просто регистрирует в свое книжке стоимость. Торговля идет месяц в кредит, потом оплата одним чеком. До лавки - двадцать метров, - забот нет.

Сейчас довольно тепло, многие называют это жарой, я пью пиво. Когда оно в морозилке только-только начинает схватываться в кристаллики, надо вытащить запотевшую бутылку, и тогда оно, не дав нисколько пены, плотно льется в стакан.

И тут ты припадаешь и долго тянешь сквозь плотно сдвинутые губы - чуть-чуть, щель самая малая. Струйка начинает щекотать язык, а в душу начинает ниспадать такое довольство жизнью, что я только был бы рад, если вы воспользуетесь моей методикой.

4 августа

Аршах

Дорогой Алеша, наконец-то письмо твое нашло меня на высоком берегу святого моря - Тивериадского, где я с семьей живу вот уже скоро два месяца в поселении русских ученых-физиков и инженеров Аршах ("черный ящик", термин из физики). И на наших аккуратно стриженых лужайках не услышишь ни одного нерусского слова ни днем, ни ночью, вот уж только тогда, если заблудится какой-либо турист, как сегодня два волосатика из Чикаго, что ошиваются вокруг нашего моря круглый год, а сейчас они толпами бродят по тем самым местам, где пророки шлялись когда-то как самые обыкновенные тутошние парни. Эта действительность так перемешана с историей на каждом шагу, что грех ее делить.

Загляни в свой альбом, там, где северная оконечность моря и устье Верхнего Иордана меж Галилеей и плато Голан с правой стороны устья, т.е. на запад от него и есть наше место. С нашей гряды как на ладошке лежит весь тот легендарный мир тысячелетий, в котором пророки и апостолы, римляне и крестоносцы, Моисей и Христос такая же реальность, как это небо и вода. В каждый день жизни здесь не перестаешь дивиться этой обычности, зримой будничности невероятного. Вот там, за Тверией, есть гора Фавор, где по известной легенде появляется воскресший Учитель. И раз в год, в ночь на Воскресение, тянутся по крутым тропинкам верующие. Их здесь найдешь везде и во всякое время года: бродяги и монахи, одни - голышом, другие - в сутанах, это полюса; а сколь всякого народа меж ними! Иногда с паломниками появляется у нас отец Всеволод, оставив своих подопечных на гряде осматривать мир Божий, он приходит пообедать со мной, иногда приезжает просто проведать, и, если остается с ночевкой, то извлекает из своего фиата раскладушку, дотошно устраивается невдалеке от нашего каравана под каким-либо деревом и спит себе на воле.

Ученый монах отец Всеволод - крупнейший специалист по истории и философии раннего христианства и уже много лет живет в Иерусалиме, оставаясь гражданином Франции; москвич по рождению, построивший своими руками церковь на Аляске у Берингова пролива и т.д. Беседовать с ученым монахом, мягким, деликатнейшим человеком с внешностью Дон Кихота, только очень утонченным, аскетом не только по принадлежности, но и существу, не просто интересно и приятно. Слушает он с таким искренним интересом и простодушием, каждый раз подчеркивая, что, скажем, эта мысль ему кажется новой и неожиданной, и ему хотелось бы ее обсудить, обнаруживая удивительную способность для шестидесятилетнего человека, да еще ученого, судить без предвзятости, на каждом шагу почти физически страдая от малости знаний своих...

... А сейчас из "другой оперы": работает телевизор, передают солдатский вечер с самодеятельностью. На склоне огромной годы - зрители, на эстраде - оркестр, и вот объявили, что выступит новый министр обороны, но он запоздал, и вот сейчас камера показала, как он появился откуда-то из-за эстрады, на мгновенье остановился перед высоким барьером эстрады, решительно подтянулся на руках, перемахнул через барьер и под солдатский хохот подбежал к микрофону. Это оказался штатский, пожилой человек по фамилии Вейцман, здесь военным министром может быть только штатский.

А сейчас все поют песни, это чаще всего советские и русские с ивритскими словами и поют их чуть быстрее и бодрее. Я уже писал, что с первого дня нас сопровождают песни. Поют везде: на улицах и в автобусах, дома и на работе, причем те, кто не поет или не может петь, не остается бузучастным; как и сейчас: публика танцует и качается, прихлопывает и притопывает. Песни есть на все случаи жизни: на первый, второй и третий дождь, на жаркую и холодную погоду и т.д. И, что самое поразительное, все знают слова от первого до последнего.