Внезапно Димка понял, что он остался один, кто так ничего и не сказал, а все ребята с нетерпением ждут его решения.

И тогда он решился.

– Папка тоже говорил, что инсайт просто так не настанет. Нужно бороться! К тому же я уверен, что встречу Олега. Он тоже где-то там... За гранью. Я должен её преодолеть и вернуть брата домой.

Повисла тишина, и Димка увидел, как губы Юрки дрожат; но это была лишь кратковременная слабина, которую тот позволил себе, в знак благодарности верным друзьям, никто из которых даже не помыслил сомневаться, после чего вернул чертам лица прежний непроницаемый вид.

– Вам нужен цветок папоротника, – тихо сказал Игнат. – Именно он открывает владельцу клады и тайны мира, дарует ясновидение и власть над нечистым духом. Думаю, сейчас самое время, чего бы об этом не думала общественность, – он взмахнул рукой, и рой искр устремился вперёд, озаряя путь бледно-голубым сиянием. – Да и я заодно с вами прогуляюсь. Когда ещё повстречается столь дружная компания...

Димка сглотнул.

Ему было стыдно.

Ведь он шёл вовсе не за Юркиным отцом и не для того, чтобы спасти мир – он шёл за братом, в надежде восстановить справедливость. А в его голове вновь и вновь прокручивалась одна и та же фраза:

«Вот тогда-то и начинается противоборство, потому что эта дрянь способна исполнить последнее желание».

Поутру Грешник с Олегом и котом ушли. Подорогин остался обхаживать астрофизика, который был пока слаб. Идея разделиться им не понравилась, однако Грешник всё же настоял. По его мнению, соваться к смотрителю просто так, неподготовленными – если не верх безумия, то крайне самонадеянно. Необходимо сперва разобраться, что к чему, затем уже и решать, как быть дальше.

Подорогин не знал, что именно для себя решил он сам. Если смотритель и впрямь выполняет желания, как об этом утверждает мальчик Олег, тогда он их единственный шанс вернуться домой к родным и близким. Причём не по прошествии семнадцать с половиной лет, а например, в день после старта, чтобы не спровоцировать «парадокс близнецов», когда в одном и том же месте возможно существование сразу двух Подорогиных, Грешников и астрофизиков, в нарушении общепризнанной концепции теории относительности. Хотя, признаться, беспокоило, в первую очередь, вовсе не это. Подорогин и помыслить не мог, чем являлось по своей природе существо, именуемое «смотрителем». Уж больно всё происходящее смахивало на сказку, а если нет, тогда... Тогда... Впору и впрямь помолиться, после чего без оглядки бежать прочь, подальше от этого жуткого места, где поселилось истинное воплощение зла.

Подорогин не смог объяснить Олегу, откуда знает его. Олег тоже не сказал ничего вразумительного. Но от него и не следовало ожидать детальной информации – непонятно с чем связанная амнезия, периодически повторяющиеся головные боли... А та прострация, в которую мальчуган впал ночью больше походила на летаргический сон, или на состояние комы. Вне сомнений, это были последствия перенесённой травмы. Но что стряслось, как давно и насколько всё было серьёзно – оставалось загадкой. Чего и говорить, вопросов накопилась уйма, а единственный человек, который хоть что-то понимал в медицине, выпал из их связки навсегда, отдав жизнь во спасение идеи.

За всю «ночь» Подорогин не сомкнул глаз. Поначалу мешал Баюн – кот ворочался в темноте, недобро шипел и изредка зажигал катафоты. Пару раз подбегал к выходу, заслонив тусклый свет своей исполинской тушей. Наружу не сунулся: то ли побоялся, то ли не посчитал нужным – вернулся на своё место и свернулся лохматым клубком рядом с мальчиком. Потом наступил черёд Олега пугать гостей неадекватным поведением – мальчик скрипел зубами и что-то бубнил на непонятном языке, после чего замирал на продолжительное время, так что Подорогину и Грешнику приходилось поочерёдно проверять его пульс... Точнее просто убеждаться в том, что мальчик всё ещё с ними. Пульса у Олега не было, да и кожа была ледяной, как у мертвеца. Подорогин даже мог поклясться, что мальчик не дышит! Однако заводить на ночь беседы ещё и об этом – не решились. Легли спать. А Грешник, прежде, – ещё раз помолился.

Где-то посреди ночи снаружи послышались взмахи исполинских крыльев. А чуть позже, крик полуночной птахи. Подорогин снова мог поклясться, что слышит писк кардиографа. Но он не стал себя накручивать, понимая, что и без того, дальше некуда.

Он помнил, как в детстве отец брал его в лес по грибы. Однажды они потеряли дорогу. Стемнело, и лес ожил, наполнившись жуткими звуками. Скрипы. Шорохи. Стоны. Допекла одна галка, плакавшая голосом младенца. Маленький Подорогин до последнего не верил, что это птица. Так и думал, будто где-то в лесу обронили грудничка. Однако когда увидел, то сразу же поверил глазам, потому что верить подсознательным страхам – было себе дороже. Потом они всё же вышли на дорогу...

Но тот лес и вровень не стоял со здешней пустошью.

Так думы о прошлом навели на свежие воспоминания. Подорогин вспомнил, как вечером видел на верхнем основании маяка огромное гнездо. Скорее всего, ночные звуки принадлежали его обитателю... или обитателям. Только какого размера они были?.. Баюн ночью так и не вышел. Значит огромного. Просто колоссального. Да и под утро, помнится, что-то скребло у входа... Не пролезли? Или просто мелкий грызун пожаловал, чем поживиться?

Дальше одолел голод... а потом рассвело.