Грінченко Б. Д.
ОПОВІДАННЯ
КАТОРЖНА
Каторжна - так її всi звали.
– Унеси дров у хату, чи чуєш, каторжна ти!
– кричала мачуха.
– Геть з-перед очей, каторжна!
– визвiрювався на неї батько, вертаючись п'яний з шинку i заточуючись по хатi.
– За сцо ти мене стовхнула, католзна!
– пищав дворiчний мачушин хлопчик, б'ючи її кулаками.
I так усi!… Навiть хлопцi та дiвчата на вулицi хоч i не так часто звали її каторжною, але ж i на ймення мало коли звали, а як звали, то все ж iз додатком: "Ота каторжна Докiя…"
Та й було за що. Вiдколи мачуха ввiйшла в батькову хату, ця маленька, семи рокiв, дiвчинка й разу не глянула на неї по-людському, а все з-пiд лоба. Може, вона боялася мачухи, не знаючи ще, яка вона, а тiльки тим, що вона мачуха; а потiм не кидала боятися тим, що вже знала, яка вона.
Може… А все ж був у неї завсiгди вовчий погляд. Та й не самий погляд!
Третього чи четвертого дня пiсля свого весiлля мачуха звелiла їй горщики поперемивати, а в неї, бачите, чомусь затрусилися руки, i вона впустила та й розбила горща. Не можна ж було дурну не повчити - i мачуха дала їй штурханця. I ось пiсля цього - хоч ти їй що, а нiчого не вмiє до пуття зробити: або поб'є що, або наплута, накруте й не так зробить, як треба. Довелося вчити трохи не щодня, а далi й щодня… Так що ж вона - покається? перепросить? Така! Хоч ти її вбий, од неї слова не почуєш i нiколи не заплаче,- найгiрше, що й не заплаче нiколи!
– Докiє!
– спершу ще її таки на ймення звали,- чому хвiртки не причинила? Теля вибiгло. Мовчить.
– Кому я кажу? Чи я тобi не наказувала?… Мовчить, у землю очi втупивши. Убив би на цьому мiсцi!
– Чи ти оглухла?
– I мачушина рука з усiєї сили б'є її. Стоїть, мовчить.
– Так слухай же! слухай! Ось тобi, щоб слухала, щоб слухала, чуєш ти?! Нi пари з уст!. Нi сльозини з очей, мов їй i не болить!
Одного разу мачуха не втерпiла:
– Хоч би ти заплакала коли, каторжна!… А вона тiльки глянула на неї з-пiд лоба, як вовк, i мовчить. I так завсiгди. Б'є її мачуха, б'є, поки втомиться, поки заболять руки, - аж тодi кине:
– У-у!… проклята! Каторжна!…
А до батька яка вона? Ще як мати її жива була, так тодi тiльки до неї й мостилася, та вдвох усе плакали. Тодi хоч плакала! Та що з того?… Така ж i мати її була - або плаче мовчки, або докоря: "Нащо п'єш, нащо жидовi хлiб носиш!…" Давав їй вiн доброго прочухана, як пiд п'яну руч. Ну, то ж матiр бив, а ця ж чого тiкає вiд його? Не завсiгди ж вiн i п'яний, iнодi схочеться йому пожалувати її - вона ж таки рiдна дитина,- оце й покличе:
– Докiє!
Пiдiйде, голову похнюпить.
– Докiє! Дочко…- почне батько та й зупиниться: мов колода, вона перед його стоїть. Штовхне її спересердя, встане, плюне та й пiде з хати, промовивши: - Ну, каторжна!
А з мачушиними дiтьми що вона виробляла? Мало вона їх била та штовхала?
Як мачухи в хатi нема, так i єсть їм! А одного разу таки розманiжилась: увiходить мати тихенько в хату з городу, дивиться - сидить -вона на полу i хлопчика - рокiв пiвтора йому було - мачушиного на руках держить та так цiлує та примовляє:
– Голубчику ти мiй, манесенький! Поцiлуй мене,- нiхто ще мене не цiлував, як мама вмерли… Мачуха як скрикне: - Ба, яка нiжна! А Оришку нащо на городi вдарила? Iвасику, бий її, бо вона Оришку била. Бий кулачком, кулачком її…
Воно, маненьке, взяло та й штовхнуло її кулачком. Як скочить вона, як кине його на пiл - трохи дитини не вбила - та з хати! Не потрапила її мачуха й попобити. I бiльше до дiтей не пiдходила й на руки сама не брала, тiльки як мачуха звелить.
От так же вона й на вулицi. З неї почнуть смiятися: - А за що тебе мачуха за волосся з двору в хату тягла? А вона зараз кулаком!
I зла ж вона була, на всiх зла! I всi їй були вороги, й вона всiм ворог,- каторжна, та й годi! Мабуть, у неї не серце, а камiнюка була. I все ховається вiд людей - мабуть, заздро, що люди веселi, так щоб не бачити. Пiде в садок, аж у гущавину, та й сидить. I що вона там робить - хто її знає! Дiти мачушинi хотiли довiдатися i назирцем одного разу побiгли за нею. Так, кажуть, пролiзла аж у гущавину та зараз до калинового куща - рiс там кущ калиновий великий,- сiла там пiд ним i головою до його припала, i руками його обхопила, й каже: