– Давно вынули из сетей.

– Нет.

– Сегодня же посоли!

Голова блеснула желтой шапочкой с золотым шитьем, развернулась, поплыла к баку. Из кубрика высыпали матросы. Раздавая тумаки направо и налево, боцман организовал разгрузку шлюпки. Плетеные корзины на веревках опускали вниз. В них накладывали рыбу, поднимали на палубу, с шумом, с криком, с бранью волоком тащили к трюмному люку. Серебристая чешуя холодно вспыхивала в свете фонарей, бурели плавники. У трюма на досках вспарывали животы, потрошили внутренности, обрубали хвосты и головы, полоскали тушки в лохани с морской водой. Улов укладывали слоями в дубовую бочку, пересыпали солью. Часть рыбы для котла оставили на завтра.

На шум и гвалт вышел Барбоса, лениво наблюдал за работой, болтал со штурманом. Когда лодка опустела, на палубу по веревочной лестнице влез юнга, без шапки, в расшнурованной куртке с закатанными рукавами. Парнишка мигом подскочил к бочке, заглянул внутрь.

– Полная будет! – радостно сообщил ожидавшим внизу товарищам. Капитан прервал разговор, подошел к матросам.

– Лаврового листа не жалей, – посоветовал боцману, – клади больше перцу!

– Утром мы наткнулись на косяк в устье реки, – пояснил Сибулета. – Перегородили выход сетями и давай гнать… – он замахал руками, изображая стук веслами по воде. – Рыба кинулась в залив…

– Что у тебя блестит на куртке? – заинтересовался капитан.

– Вода, – стушевался парень. Он поспешно отряхнулся, но песчинки вгрызлись в грубую ткань, застряли между ниток.

– Вода? – не поверил Барбоса. – Подойди ближе!

Он схватил Хуана, притянул к фонарю.

– Разрази меня гром! Золото! – ахнул боцман.

Куртка на груди предательски переливалась желтоватыми металлическими крапинками.

– Золотой песок! – Соломон оттолкнул Родоса и попытался ногтем выковырнуть крупицы.

– Где взял? – спросил Барбоса.

– Не знаю, – испугался парнишка. – Отпустите, сеньор капитан!

– Не знаешь?! – взорвался Барбоса и ударил его кулаком по лицу— Говори, сволочь!

– Я не хотел… – заикаясь от страха, начал Сибулета и повернул голову к лодке. – Я не знаю… Я…

Дуарте отшвырнул парня, бросился к борту. Внизу на банке сидели Педро с Филиппе, Диего поднимался по лестнице, Николай помогал ему, поддерживал канат.

– Обыскать их! – приказал капитан. – Мигель, прыгай в лодку!

– Они не знали! – жалобно признался юнга.

– Не знали? – уцепился Барбоса. – Значит, нашел? – он принялся избивать Сибулету— Где, щенок?

Матросы обыскали у фонаря Диего, приволокли к бочке поднявшегося на каравеллу Николая. Боцман шарил в шлюпке. Не успели кладоискатели опомниться, а Филиппе, под ногами которого лежала шапка, хотел незаметно выкинуть ее за борт, чтобы хоть немного облегчить свою участь, Мигель ударил его в грудь, свалил с банки, вытащил золотой песок.

– Вот он! – воскликнул боцман. – Полную шапку намыли!

– Они не знали, не знали… – харкая кровью, повторял Сибулета.

Барбоса пинал его ногой.

– Соломон, запри их! – Дуарте отошел от юнги. – Покрепче запри и никого не подпускай! А этого, – кивнул на Хуана, – я возьму с собой.

Диего с Николаем скрутили, кинули в трюм, чуть не переломав кости. К ним присоединились битые Филиппе с Педро. Ужина с вином не предвиделось.

– Шесть человек в лодку! – скомандовал Барбоса. – Поплывем на флагман!

– Фу, сколько грязи, – Соломон попробовал песчинки на зуб. – Видать, торопились.

Он взвесил шапку на руке и радостно определил:

– Три фунта.

– Пожалуй, – согласился Барбоса.

– Поздравляю вас с великим открытием! – сказал сицилиец. – Какова ваша доля?

– Не знаю, – напыжился Дуарте. – Это зависит от капитан-генерала и Его Величества.

– Десять или пять процентов обеспечат вас на всю жизнь! – с завистью подсчитал штурман. – Наверное, там много золота, если за вечер столько намыли. Вы принесете первую радостную весть сеньору Магеллану.

– Шлюпка готова! – послышался снизу голос боцмана.

– Спускайся в лодку! – Барбоса толкнул юнгу к борту. – Не вздумай бежать, а то – убью!

Сибулета в этом не сомневался.

Голубой месяц взошел над «Тринидадом», озарил его мертвым пепельным светом. Погасли костры на берегу, горячие угли тлели жаркими цветами тропического лета. Умолкла кузница, притушила печь, заткнула трубу от чертей и дьяволов, тоскливо завывавших за холмами.