– Твой отец изуродовал мне лицо…

– Мой отец? Тебе? Почему? — не задумываясь, спросила Наташа. — Но я совсем ничего не заметила…

– Конечно! Мне сделали три пластические операции. Конечно, теперь уже ничего не видно! Я имею идеальное лицо! Искусственное идеальное лицо!!!

Он резко обернулся и посмотрел в родные, ненавистные в тот миг, глаза.

– Уйди! Ты… Неужели ты так ничего и не смогла понять?!!

– А что я должна была понять?

– У меня новая жизнь. Все! Тебе в этой жизни места нет! Нет! И все тут!!!

– Ты врешь! Ты просто злишься, вот и все. Выговорись…

– Выговорись?!! Да это мне не поможет! С чего ты взяла, что я прежний?

– Ты поцеловал меня… ты сказал, что любишь и…

– И что? Что с того? Это было так… просто… Я так играл!

– Зачем ты так?

– Как?!

– Так! Ты ведь не такой. Ты был ни таким. Помнишь, ты влез в драку из-за меня, а ведь мы были едва знакомы…

Сэт молчал, несмело дрожа.

– Ты спас на речке мальчика, просто потому, что он тонул. Ты даже котенка с дерева снимал. Ты…

– Хватит! — крикнул Сэт не помня себя. — Хватит! Я не Леша! Не Леша!!! Я Сэт! Сэт! Я другой человек! Я убил твоего отца и не жалею об этом…

Он хотел уйти.

– Нет! — Крикнула Наташа. — Не надо так!

По ее щекам катились слезы. Ее уверенная ладонь сжимала его запястье. Она хотела только удержать его. Она уже не хотела понимать, только простить. Она уже не хотела знать причин, не хотела слышать объяснений, только удержать… Она обняла его за плечи и плача, уткнувшись в его спину, прошептала:

– Не надо больше ничего говорить. Просто поплачь…

Сэт замер. Его губы дрожали. На глаза сами собой наворачивались слезы, но он не хотел плакать. Он поднял вверх голову и печально посмотрел на равнодушный потолок, заменяющий небо.

ТУК. ТУК. ТУК!

С каждой секундой, его сердце билось все реже, но сильней, будто захлебывалось его эмоциями.

– Прости меня, — шептала вампирша, роняя крупные слезы. — Прости, что меня не было рядом. Прости, что не узнала сразу. Просто прости меня… прости!

– Хватит! — крикнул Сэт.

Он рванулся от нее, чувствуя, как задыхается от ее присутствия. Чувство вины разъедало его на части. Любовь плакала, а мечта умирала…

Он бежал прочь. От нее. От себя…

Он не закрыл дверь в свое прошлое, как и не закрыл квартиру. Все демоны вышли на свободу!

– Леша! — кричала она ему в след, упав на колени и не имея сил бежать за ним.

– Леша, — шептала она, роняя крупные слезы, на пыльный пол.

Сэт остановился лишь тогда, когда окончательно потерял способность дышать. Острая боль в груди сдавливала все его тело. Он сел на первую попавшуюся лавочку. Первым делам, как всегда нитроглицерин, а потом, когда боль немного утихнет, сигареты. Все без малейших колебаний. Его руки по-прежнему дрожали.

Он не мог понять себя. Почему он убежал? Почему оттолкнул ее? Ведь еще пару дней назад он был готов сражаться за нее, а теперь… Разве что-то изменилось? Почему, когда он не мог даже поговорить с ней, надежда жила, а теперь, когда он мог быть рядом с ней, он бежит? Сколько раз он твердил себе, что этому чувству не стоит жить. Сколько раз убеждал, что ее стоит забыть и не вспоминать никогда, но верил, надеялся, мечтал, а теперь… Да, что такого было в этом ТЕПЕРЬ? Видимо он и сам был не способен этого понять.

Сигареты закончились, когда по улицам крался полумрак. Он долго сидел на одном месте не понимая, хочет ли идти куда-нибудь или нет. Ему было просто плевать. Плевать на все! Вот и вся реальность, никаких иллюзий и мечтаний…

Концерт был закончен. Огни консерватории погасли. Зал был пусто, но в полном мраке на первом ряду сидел один единственный человек. Он смотрел на пустую сцену и не верил, что все давно закончилось. Почему же тогда он все еще слышит звуки ее игры. Будто она не умирала. Будто она все еще жива. Будто она играет… играет только для него и улыбается. Мария Кэри. Для кого-то она была хорошим человеком, кому-то лучшим другом. Кто-то называл ее гениальной. Кто-то — просто талантливой, а кто-то восхищался ее талантом. Кто-то, но не он. Он любил ее. Он обожал ее. Он шел за ней, учился у нее. Он был ее учеником, ее последователем, ее сыном. Только не было ни ее и его самого, только тени…

Он был уже пьян и, что скрывать, ничего не соображал. Он был одержим теми звуками, что роились в его голове, но они затихали, как все то, что мы рисуем в своем воображении.

Он встал, одним рывком запрыгнул на сцену и несмело коснулся клавиш рояля. Он вспомнил все ее движения, все ее жесты, каждый изгиб пальцев. Он закрыл глаза и любовался ее игрой, играя сам, подобно сумасшедшему, влюбленному в собственную иллюзию.

Он играл снова и снова, улыбаясь ее образу в своей душе. Но чем больше он играл, тем больше чувствовал, как отличается от нее, как многому не успел научиться, а ее нет. Ее больше НЕТ! И как бы он не хотел больше не будет.