– Я оставлю это на усмотрение моего редактора. Кстати, когда Фархор уйдет в отставку, вы займете его место?

– Его преемник еще не назначен, – ответил Смит, и его желтоватая кожа приобрела цвет пергамента.

Квиллер решил поужинать в кафе «Художник и Натурщица» – уютном погребке в стороне от людских глаз, посещаемом преимущественно людьми от искусства.

Музыка была классическая, меню – французское, на стенах висели картины. Они были абсолютно неразличимы в искусно сгущенном полумраке кафе, и даже в еду, подаваемую в глиняной посуде небольшими порциями, было трудно попасть вилкой с первого раза.

В этой атмосфере было удобнее беседовать и держаться за руки, чем есть, и Квиллер пожалел себя, когда осознал, что только он ужинает в одиночестве. Он подумал, что лучше было бы остаться дома, делить ломтик мясного рулета с Коко и играть в «воробья». Потом он с грустью вспомнил, что Коко покинул его.

Он заказал rag^out de boeuf [6] и предался размышлениям о золотом кинжале. Смит был скрытен. Он определенно лгал в начале беседы. Даже девушка в гардеробе пыталась удержать Квиллера от посещения Флорентийского зала. Кто здесь кого покрывал?

Если кинжал был украден, почему вор выбрал именно его из всей коллекции итальянского ренессанса? Зачем красть оружие? Почему не кубок или бокал?

Этот кинжал – не безделушка, которую мелкий воришка мог бы продать на базаре. А профессиональные воры – великие мастера своего дела – не ограничились бы только им. Может, кто-то жаждал обладать золотым кинжалом из-за его красоты?

Это была скорее поэтическая мысль, и Квиллер свалил ее появление на романтическую атмосферу ресторана.

Потом его мысли приняли более приятное направление. Он стал соображать, когда будет удобно пригласить на ужин Зою. Вдова, которая не признавала похорон и носила пурпурные шелковые брюки в качестве траурного наряда, очевидно, не придерживалась условностей.

Парочки вокруг него щебетали и смеялись. Неожиданно он понял, что заливистый звонкий смех одной из женщин знаком ему. Очевидно, Сэнди Галопей решила поразвлечься за ужином, пока ее муж все еще в Дании.

Когда Квиллер выходил из ресторана, он взглянул украдкой на стол Сэнди и на темноволосую голову, склоненную к ней. Это был Джон Смит.

Квиллер сунул руки в карманы пальто и прошел пешком несколько кварталов до Пенниманской школы. Его мысли метались от кинжала Челлини к хитрым глазам Джона Смита, к соглашательнице Сэнди, к Кэлу Галопею в Дании, к угрюмому слуге Галопеев Тому, к подружке Тома, работающей в гардеробе музея, и назад к кинжалу. Такая мысленная карусель вызвала у Квиллера легкое головокружение, и он решил больше об этом не задумываться. В конце концов, не его это дело. Так же, как и убийство Эрла Ламбрета. Пусть полиция разбирается сама.

В Пенниманской школе Квиллер был сбит с толку другими загадками. Вернисаж проходил в комнате, полной людей, вещей, звуков и запахов, которые, казалось, не имели ни цели, ни плана, ни сути.

Школа щедро финансировалась (миссис Даксбери носила до замужества фамилию Пенниман) и имела впечатляющую скульптурную мастерскую. Маунтклеменс в одном из своих очерков охарактеризовал ее следующим образом: «Большая, как конюшня, и художественно продуктивная, как стог сена». Эта скульптурная мастерская была основной достопримечательностью, за посещение которой учащиеся платили доллар, а обычная публика – три. Доходы шли в школьный фонд. Огромная комната была погружена в темноту, лучи света падали только на северную стену из матового стекла и высокий потолок с поперечными балками.

Наверху были также выстроены временные подмостки.

Внизу, на бетонном полу, люди разных возрастов стояли группами или прогуливались среди огромных груд картона, которые делали комнату похожей на лабиринт. Эти картонные башни, расписанные кричащими красками, были необдуманно высокими и грозили свалиться на голову при малейшем прикосновении к ним.

Другая опасность исходила сверху. С подмостков на невидимой нити свисал меч, а также гроздья воздушных шаров, связки красных яблок, желтые пластмассовые ведра, наполненные неизвестно чем. Из садового шланга изредка капала вода. На веревочном канате висела голая девушка с длинными зелеными волосами, которая разбрызгивала дешевые духи из пистолета, предназначенного для травли насекомых. И в центре подмостков, подобно злому богу на троне, находился Предмет № 36 со своими вертящимися глазами.

Квиллер заметил, что Предмет оброс новыми деталями: на нем появилась корона из дверных ручек, символ смерти у Нино.

Вскоре комнату наполнили всхлипывания электронной музыки, и в ее ритме огоньки на стенах начали с головокружительной скоростью перемещаться по потолку, изредка замирая на задранных вверх лицах.

Во время одной из вспышек света Квиллер узнал мистера и миссис Франц Бахвайтер, чьи одежды напоминали крестьянские платья, которые были на них на вечере в день Святого Валентина. Бахвайтеры тут же узнали его усы.

– Когда начнется вернисаж? – спросил Квиллер.

– Он уже начался, – ответила миссис Бахвайтер.

– Вы имеете в виду, что то, что здесь происходит, и есть вернисаж?

– Дальше будет еще много всего, – успокоила она.

– Что тут нужно делать?

– Вы можете стоять спокойно и позволять случаться чему-то, – ответила миссис Бахвайтер, – или вы можете заставить что-то случиться, в зависимости от вашей жизненной философии. Я, возможно, толкну одну из этих картонных башен, а Франц всего лишь подождет, пока она на него упадет.