Все интереснее и интереснее. Снова Мироновы? Сперва барышня, нашедшая тело, теперь медиум, напророчивший смерть. Отец? Дядюшка? Надо бы прояснить. Родственник, несомненно. Барышня ведь упоминала, что накануне была у Кулешовых на званом вечере. Стало быть, и на сеансе присутствовала. Учтем.

Пока я размышлял о Мироновых и их роли в происшедшем, вмешался Коробейников, до этого тихонечко стоявший в углу со своим блокнотом:

— Прошу прощения, а Вас не смутило, что Вашей жены всю ночь не было дома?

От прямолинейности его вопроса я чуть не вздрогнул. М-да, сыщик из Антона Андреевича со временем получится, научим-натаскаем. А вот дипломатом ему не быть. Не дано.

Впрочем, Кулешов как будто и не заметил бестактности. А может, не ожидал от полиции особой тонкости, поэтому ответил хоть и несколько смущенно, но не скрываясь:

— Видите ли, у нас разные спальни. Я ушел к себе раньше, а утром, когда она не вышла к завтраку, я просто не стал ее беспокоить. А потом приехал городовой…

И он снова разрыдался.

Похоже, от Кулешова мы получили все, что могли, на данный момент, по крайней мере. Пора было откланиваться. Оставалось последнее — сообщить убитому горем мужу, что его жена не случайно оказалась в реке, что ее именно убили, и полиции это известно. Сказать и посмотреть на реакцию:

— Я пока не могу раскрывать всех обстоятельств дела, но то, что смерть Татьяны Сергеевны это не самоубийство, я практически уверен.

Кулешов был шокирован, конечно. Но шок заставил его думать. И в наши руки попала еще одна улика — письмо, найденное слугами в комнате Кулешовой. Да уж, странное письмо. Всего два слова: «смерть неизбежна». Написано печатными буквами, руку не опознать. А вот бумага приметная, специальная. Тут вполне может найтись, за что зацепиться.

На этом, забрав письмо и принеся наши соболезнования, мы с Коробейниковым оставили безутешного вдовца наедине с его горем.

По дороге в участок Антон Андреич, разумеется, не смог удержаться от обсуждения дела:

— Поверить не могу, что Кулешов мог убить родную жену!

Занятное, право, рассуждение, особенно в свете того, что при убийстве супруга другой супруг всегда является главным подозреваемым. Экие идиллические представления о браке у моего помощника! Впрочем, не мне его переубеждать, жизнь справится.

— Мотива пока не вижу. Хотя спали они в разных спальнях, — ответил я ему. И добавил: — Черт их знает, этаких мужей. По полжизни не живут со своими женами, а потом за интрижку убить готовы.

— Алиби у него ведь нет, — Коробейников, как водится, подхватил мои подозрения с полуслова.

Теперь он уже подозревал и мужа. Но с мужем и его алиби нам еще предстояло разобраться позже. Меня сейчас интриговало другое:

— Записка странная. Угроза?

Антон Андреич слушал внимательно, каждое слово впитывал. Но не для того мне помощник понадобился, чтобы в рот смотрел, пора бы ему делом заняться.

— Вы отправляйтесь в управление, наведите справки об этом деле на берегу, которое было пять лет назад. А я наведаюсь к этому господину. Медиуму.

Дом адвоката Миронова был именно таким, как я себе его и представлял. Большой просторный сад с лужайкой, классический стиль, белые колонны, чайный столик на террасе. Типичное поместье преуспевающего провинциального адвоката. Весьма преуспевающего — я наводил справки. Миронов считался лучшим адвокатом города. Как-то не вязалось это со славой медиума, право. К чему ему подобные развлечения? Адвокат обычно человек серьезный.

На террасе пили чай. Две дамы и мужчина. Миронов? И впрямь на вид вылитый адвокат. А вот на медиума не похож. Меня заметили и одарили ожидающими взглядами, слегка встревоженными.

— Добрый день. Следователь Штольман. Я хотел бы поговорить с господином Мироновым.

Мужчина адвокатской наружности с достоинством отрекомендовался:

— Миронов, Виктор Иванович.

Ну вот кое-что и разъяснилось. Этот Миронов не медиум, он как раз адвокат. И папенька барышни-свидетельницы.

— Так мне нужен Петр Миронов.

Адвокат явно встревожился:

— Мой брат? А по какому вопросу?

— Я расследую обстоятельства гибели госпожи Кулешовой и хотел задать ему несколько вопросов.

Теперь напряглись уже все, находящиеся на веранде. Любопытно.

— Позвольте, но при чем здесь Петр? — Виктор Иванович явно намерен был выяснить все до конца прежде, чем отдать брата мне на растерзание. — Я, видите ли, адвокат.

Вижу, как тут не увидишь. Адвокат вы, милейший Виктор Иванович. И хватка у вас, похоже, бульдожья. И брата вы любите, беспокоитесь о нем. От любви большой, беспокоитесь, или так просто, по адвокатской привычке? Или, может быть, братец ваш регулярно дает вам поводы для беспокойства? Впрочем, это выяснится по ходу дела. А пока отделаемся дежурной фразой всех полицейских на всем свете: