– Не хочешь вернуться? – я осеклась, почувствовав прикосновение к щеке грубой ладони.

– Мне там нечего делать, среди авроров с их заботой о порядке и добре, - усмехнулась я, взглянув в странно блеснувшие глаза. Долохов убрал руку, кивнув мне на плиту.

– Я не люблю пережаренное мясо, - резко произнес он, быстрым шагом выходя из кухни. Я оглянулась и тут же взялась за начавшее уже подгорать блюдо. До самого момента, пока я не поставила на поднос тарелку с бифштексом и жареной картошкой для Долохова, я его не видела.

– Я же сказал, мы будем ужинать вместе, - раздалось в дверях, когда я подхватила поднос с помощью палочки и собралась нести в гостиную, где владелец дома, судя по всему, практически поселился. Я молча поставила поднос на стол, так же молча подавая ужин, Антонин, с бутылкой красного итальянского вина, сел за стол. И когда я поставила на стол соусницу и вторую тарелку, моему взору предстали два фужера с вином и отсутствие бутылки. – Ты приглашена на мой день рождения, - усмехнулся Долохов, взмахом палочки зажигая свечи на люстре – за окном уже почти стемнело и готовила я в слабом свете газовой лампы. Но теперь в кухоньке воцарился довольно приятный свет, а я села к столу, взяв в руки вилку.

– У меня нет подарка, - заметила я, отрезая кусочек бифштекса. – Завтра я…

– Не стоит. Ужина будет достаточно, к сорока пяти годам я отвык от пышного празднования, - тяжелый взгляд серых глаз заставил меня вздрогнуть. – Сколько тебе?

– Девятнадцать, исполнилось в марте…

– В девятнадцать я служил секретарем в Министерстве, мечтал стать инспектором Надзора, - прожевав кусочек мяса, поведал мне Антонин. – А через год ушел из Министерства, мой старик умер, мать тоже уже болела, а я окончательно вступил в ряды Беллатрисы. До этого я помогал, но Метку не ставил… Мы с ней и Люцем просто дружили.

– Лорд служил секретарем, - поперхнулась я. – Серьезно?!

– А кто тебе сказал, что я лорд? Я полукровка. Мать была маглой, отец – волшебник-эмигрант из России. Когда он, чистокровка, собрался жениться на матери, дед с бабкой выгнали его из дома. А тут он лордом не был никогда, он работал в Надзоре… Мать почти всю жизнь сидела дома, вышивала на заказ маглам-соседям. Когда дед умер, отец получил все-таки наследство, кучу галеонов, если пересчитать на местные деньги, они переехали сюда, построив дом. Я родился уже тут. До самой смерти старика они с матерью жили богато, отец потом увлекся каким-то бизнесом, ушел из Министерства. Я не вникал, что он делает. А когда он умер, оказалось, что мать ни черта не смыслит в магических деньгах и еле разбирается в магловских… Я конечно ей помогал, но долго она не протянула, порой купить лекарства и то была не в состоянии – папочка ее избаловал, - презрительно хмыкнул Долохов. – Короче, через полгода после смерти отца, она тоже ушла туда, – он ткнул куда-то в потолок.

– Вы был… - я посмотрела в прищуренные глаза и опомнилась.
– Ты был в России? – поинтересовалась я. Долохов хохотнул, чуть не подавившись.

– Я родился и рос тут, не знаю по-русски и двух слов, учился в Хоге… Что, по-твоему, я забыл там? Навещать родственничков не хочу, я их в глаза ни разу не видел… А ты леди?

– Леди Блаттон, внучка судьи, - отозвалась я. Долохов взял в руку фужер, мне пришлось взять свой.

– Готовить ты умеешь. – заметил он. – Неплохой вкус!

– Мы не держали домовиков… Один из Декретов Министерства Магии Штатов запретил это еще полвека назад… - пожала я плечами. Это соответствовало истине, мой дедушка в молодости еще держал домовика, но уже до папиного рождения подарил ему перчатки в день, когда Декрет Министерства был подписан… На удивление, ужин прошел мирно, даже без обсуждения идеалов Беллатрисы, Долохов рассказывал мне про школу, работу в Министерстве, расспрашивал про мою жизнь в Америке – в основном про учебу в школе, что избавляло меня от необходимости сочинять грустную семейную историю дальше… Единственным недостатком ужина по случаю дня рождения Антонина стало то, что мне пришлось выпить-таки это злополучное вино, которому было больше ста лет и которое приобрел еще отец Долохова. Я, не любя алкоголь и не разбираясь в нем, по достоинству оценить шикарный букет не сумела. Долохов, слегка разочарованный тем, что обсудить великолепный аромат и вкус со мной не получится, после сладкого чая наконец соизволил отпустить меня из-за стола, что я с величайшей радостью и использовала, улизнув к себе в комнату, где занялась продумыванием своей беседы с бабушкой и дедом. Пить мне захотелось позже, уже довольно поздно ночью, и я, стараясь ступать тише, отправилась на кухню. Искренне надеясь, что Антонин спит, но в кабинете, где до того я обнаружила колдографию Кэттиной мамы, горела свеча и дверь была чуть приоткрыта, совсем чуть, на крохотную щелочку…

Я много раз в жизни ругала свое непомерное любопытство, но, как правило, оно так и лезло из меня в самые неподходящие моменты. Я тут же забыла о том, что хотела пить, наложила на себя дезиллюминационные чары, что мне всегда давалось с трудом. На других – пожалуйста, сколько угодно, на себя же я всегда накладывала их с большим-большим скрипом. Но в лунном свете из окна соседней комнаты, дверь в которую была открыта, я вроде бы была прозрачна и я осторожно заглянула в дверную щель. Антонин же сидел в кресле в глубине кабинета, почти спиной ко мне, лицом почти к окну, на столе горела свеча, а в руке Долохова была колдография… Та самая…

– За день до своего дня рождения, - прошептал он. – Я идиот, Роуз… - я боялась даже вдохнуть, но оторваться от открывшейся картины почему-то не могла… Антонин же, убрав снимок, достал откуда-то маленький флакончик с серебристой субстанцией, от виска его с помощью палочки протянулись нити мыслей. Когда же владелец «Долохов-рэзиденс» поднялся с кресла и направился к столу, в сторону двери, он взмахнул палочкой и дверь захлопнулась. А я, очнувшись от наваждения, слетела вниз, вернула видимость, выпила воду и спокойно поднималась наверх, когда столкнулась с шедшим к лестнице Антонином. Тот смерил меня недовольным взглядом и отравил спать. Я, зная, что бывает, если его разозлить, поспешила это и исполнить. Но рано утром, он еще спал, поднялась на ноги: мне ночью почти не спалось и я все гадала, что же такое за мысли он убирал после общения с колдографией.

«Любопытство, молодая леди, тебя прихлопнет сковородкой», - твердил мне дедушка. Но унять его мне удавалось в тот момент с трудом. И все же утром, Долохов, видимо, будучи уверенным в том, что я не полезу (мне тогда так казалось) кабинет не запер, я попала туда беспрепятственно… Искать флакончик я даже не собиралась, просто хотела лучше осмотреться…

Но когда на глаза мне попался приютившийся среди магических книг томик Шекспира, я непроизвольно взяла книжечку в руки. Сонеты… Я с трудом могла поверить, что нашла это у одного из худших Упивающихся. Это выглядело как ирония. Наслаждение пытками и убийствами и томик сонетов Шекспира… Полистав стихи, я подняла глаза на полку и увидела спрятанный за книгами флакончик с серебристыми мыслями. Машинально, все из-за того же любопытства, я сунула его за пазуху, покрутив в руках. В коридоре послышались тяжелые, чуть шаркающие шаги.