Шрифт:
– Да… У тебя красивая дочка. Как ты… - нервная улыбка.
– Спасибо… - разговор почти ни о чем, прикосновение к ее руке, тоска и надежда в глазах.
– Мы все равно друзья, Антонин. Ты мой лучший друг и всегда им останешься! – замечает Роуз, похлопав его по плечу… Но время неумолимо летит…
Едва слышный вопрос Розалины:
– Том говорит, что ты Пожиратель… Это же не так, правда? Ты же не стал таким, как Люциус и Яксли, и Нотт… Да?
– Не стал! – улыбается Долохов. Розалине пора и встреча заканчивается. Когда девушка скрывается в магазинчике, а толпа кругом редеет, Долохов чуть поднимает рукав, из-под которого проступает краешек метки. – Таким как Люц не стал, - горько хмыкает он. И, глядя на показавшуюся на улице каштановую голову с волосами до плеч, шепчет вслед женщине. – Я люблю тебя, Роуз… И не дам ей до тебя добраться… Ты хоть и маглорожденная, гораздо лучше нас всех…
Внезапно сцена резко меняется. Темная гостиная, Долохов сидит в компании двух фигур в плащах и капюшонах. Уже взрослый.
– Последнее условие – с ее головы не упадет ни одного волоса. Ни с ее, ни с Реддла, - усмешка на губах, такая привычная. – Что должен буду делать я?
– Ты сообщаешь нам о ее тайнах, адреса ее друзей, что узнаешь. За это она достанется тебе в подарок после всей работы… - до боли знакомый мужской голос. Не Димитр, грубее… Но я не могла понять, чей. А между тем заключен был союз… Для охоты на Кэт…
Новая смена сцены. Молодой Упивающийся, Крис Смарт, рассказывает Долохову о романе Северуса и Кэтрин. Долохов жадно слушает каждое слово, а потом заставляет Смарта забыть об этом романе вовсе. Но вот сам он о нем помнит более чем хорошо. Однако Беллатрисе лишь намекает на возможные игры Северуса, не говоря ни слова о романе Снейпа и Кэтти. Словно бы давая им шанс, которого сам когда-то был лишен… Выглядело такое его поведение именно так…
***
Я вернулась поздно вечером, по квартире витал запах женских духов, сильный… Долохова не было видно и я поторопилась убрать его воспоминания на место, все еще думая, как бы мне сообщить Кэт о том, что он все знает и что он – союзник Хранителей. И стараясь подавить в себе внезапно возникшее сочувствие к нему. После всего увиденного Антонин перестал казаться мне таким уж моральным уродом. И дело было даже не в двух последних сценах. Дело было в истории с Розалиной. Я понимала, что она не хотела ему вреда, но это не меняло дела - невольно, но все-таки от этого не менее ужасно, она не просто причинила ему боль. Она своеобразно издевалась. И оправдать такое ее поведение я никак не могла. Но не успела я поставить Шекспира – оказалось, эту книгу ему подарила Розалина еще во время их недолгого романа – как над ухом раздалось:
– Понравилось кино?
– Я…
– Какого черта, Блаттон? – палочка уперлась мне в грудь. В глазах ни капли тепла. – Я еще в день уборки догадался, что ты тут роешься, колдография лежала между другими страницами, но это, прости, уже так просто не прощается… Зачем ты смотрела мои мысли?
– Я… - я не знала, что сказать, лихорадочно соображала, но бесполезно.
– Авада…
– Я люблю тебя! – выпалила я внезапно для себя самой. Долохов выронил палочку.
– Ты меня что?
– Люблю… Хотела получше тебя узнать, но ты почти ничего не рассказывал и… - тараторила я. Антонин силком усадил меня на стул.
– Что ты видела?
– Только тебя и ту девушку… Розалину… Вы поцеловались, а потом Василиск… Вы расстались, ты говорил ей, что ее любишь, и я не смогла смотреть дальше… Мне так жаль, что она с тобой так поступила, - уже осмысленно врала я, но и доля правды в моих словах была. Мне на самом деле было его искренне жаль. Долохов заглянул мне в глаза.
– Я очень любил ее и все еще люблю, - тихо произнес он. – Однако… - я не успела ахнуть, как вдруг сильные руки прижали меня к теплому телу, а в губы впились губы вкуса горького меда. Я закрыла глаза, думая, что если представить того, кого хотела бы поцеловать, было бы правдоподобнее… Я ожидала увидеть мистера Реддла, но вспыхнул в мозгу отчего-то Драко, что поцелуй этот был с ним… Долохов наконец оторвался от моих губ.
– Выглядело правдоподобно, - хмыкнул он. – Но шансов у тебя нет…
– Авада? – сжалась я. Долохов покачал головой. Он всего лишь заставил молчать о том, что я могла увидеть. Наложил какие-то чары, которые отрезали бы язык, попробуй я сказать об этом кому-нибудь. Убивать меня после «признания» он не стал, хотя Круциатус я получила. И не один… После заявления «Я не хочу, но за рытье в чужих вещах положено наказывать».
А потом до самой субботы он словно меня избегал, что только радовало.
Однако и эта радость долго не продлилась…
***
Тик-так, тик-так… Каааарррр!
– Чертова птица, - я, клюнутая в лоб, упала от неожиданности с кровати. Дедушка вбежал в комнату на грохот.
– Вы целы, юная леди?
– Я сварю из этой птицы суп! – прошипела я, потирая лоб рукой. – Нет, я наложу на него какое-нибудь проклятье! – дедушка помог мне встать и в комнату заглянул-таки Долохов.
– Что произошло?
– Нот меня клюнул и я упала, – я убрала руку ото лба. Так и есть, кровь…
– Ладно, мне пора, оставляю тебя на попечение будущему зятю… - дедуля исчез. Долохов взглянул на меня так, словно я флоббер-червь.
– Кому-кому? – осведомился он. По его глазам я понимала, что если он меня сейчас не удушит, мне сказочно повезет…
– Я тут ни при чем. Дедушка что-то неправильно понял, наверно… - пискнула я, сжимаясь под пристальным взглядом Долохова. И прервана была поцелуем… Перед глазами снова возник образ Драко, а Долохов оторвался от моих губ.
– Ничего, - покачал он головой. – Я тебя не люблю… Но ты мне симпатична, - я замерла, почувствовав прикосновение к своей щеке. – Что же мне с тобой делать, Блаттон? – вздохнув, даже как-то растерянно пробормотал Долохов.