Шрифт:
– Итак, вердикт вынесен, - прервала ее Великая. – Нам пора. Кэтрин Реддл, - официальным тоном начала она. – Я, Великая Валькирия Совета Десяти, Оливия Говьер, от имени Совета и всех валькирий, предупреждаю тебя о недопустимости с твоей стороны позволения наложенным на тебя злым чарам приводить к причинению вреда людям, если на то нет оснований. Это предупреждение является по Пятому Правилу последним, за последующее нарушение Пятого Правила, чем бы оно ни было вызвано, тебя ждет более суровое наказание, вплоть до лишения тебя сущности валькирии…
– Скорее уж разделения сущности валькирии и тела, - буркнула Федерика.
– Сроком до десяти лет, - сурово посмотрела на нее Наставница Оливия. – И лишения права на Поцелуй. Предупреждение вынесено!
– Удачи, Кэтти, - Мерседес приобняла меня, похлопав по плечу. – Надеюсь, в следующий раз при встрече мы тебя судить не будем.
– Здорово держалась, обычно во время суда не наказывать просят и едва ли не плачут, а ты старалась хранить спокойствие. Достойно валькирии, - внезапно похвалила меня Гертруда.
– Ты молодец, - подмигнула мне Федерика, обнимая меня. – Влад, передавай моей Кас привет, - кивнула она Матею. Тот улыбнулся ей в ответ.
– Очень хороший финал суда для тебя, хотя и незаслуженный, - процедила вторая злобная валькирия. – Тебе повезло, что не я здесь главная.
– Наказание мягкое, но, может быть, так и лучше, - улыбнулась бразильянка. – Однако, надеюсь, ты чувствуешь свою вину… - валькирии прощались со мной, кто-то желал удачи, двое убивали взглядом, кто-то хвалил мою стойкость и хладнокровие. И улетали, покидая дом через заднюю дверь. Великая обняла меня на прощание и погладила по голове.
– Мы не хотели тебя судить, но сама понимаешь, иметь дело с начальством никому не по душе. В том числе и Совету, да и Анне тоже. Прошу тебя, дитя мое, поостерегись в будущем… Тебе и самой страшно, верно? – я кивнула, на глаза навернулись от всего пережитого ужаса, злости, страха и волнения слезы. – Не бойся, милая. Ты не одна, мы все поможем тебе, насколько сумеем. И с ифритом тебе крайне повезло. Влад – золото. Так что слушай его и все будет хорошо…
– Маму никогда не судили, - заметила я. – Я и впрямь позор для ее памяти…
– Розалина была истинно валькирией, она не знала негативных чувств. Но… - женщина тяжело вздохнула. – У этого была и обратная сторона… Возможно, погубившая твою маму. Нельзя на земле быть ангелом, просто нельзя. Как-то раз я разговорилась с Роуз и она сказала мне, что завидует тем, кто может злиться, обижаться по-настоящему, ненавидеть. Ей этого не хватало. Ты же это умеешь, но умеешь сдерживать даже сильную ненависть и прощать. Ты не позор для сестры Роззи. Ты достойнейшее ее продолжение. И поверь, то, что натворила ты к суду, несравнимо с тем, за что мы порой судим. Я горжусь тобой, дитя мое, как истинно несущей жизнь. И уверена, мы все еще увидим, насколько силен твой дух и на что ты способна.
– Надеюсь, не разочарую, - слабо улыбнулась я. Женщина улыбнулась мне в ответ.
– Удачи тебе, дитя мое. Не унывай, ты еще покажешь всем, кто такая Кэтрин Реддл. А твои дети будут тобой гордиться. Вот увидишь, милая, - поцелуй в лоб и шелест широких крыльев. Я еще долго не могла открыть глаза, вспомнив поцелуи мамы, такие же теплые и нежные. По щеке скатилась все же слезинка – я понимала, как сильно мне ее не хватает. Ее рук, голоса, улыбки. Ее поддержки. Внезапно я ощутила блокнот, все еще лежавший за пазухой. Неожиданно теплый, словно нагрелся моим теплом. Частичка мамы рядом… Я бережно достала его, открывая наконец глаза. Влад человеческим взглядом следил за мной и я поспешила оправить кофту.
– Достала. Молодчина! – кивнул он мне. Запах крови и мертвого тела вновь начал возвращаться и я поморщилась с мыслью о том, что запах этот возникает как-то слишком уж быстро… Но Хранитель ведь, да и я не совсем человек… - Пора делать ноги. Что с Долоховым-то сделать, скажи мне? – но ответить ему я не успела. На кухне что-то громыхнуло, раздался невнятный крик Сириуса и женский смех. Мы с Владом ринулись туда, я на ходу сунула блокнот обратно, Матей выхватил палочку. А из кухни вышла Элеонора, приставившая палочку к горлу подталкиваемого ей вперед Сириуса.
– Матей, друг мой, как я тебе рада! – с деланной веселостью заговорила она. Влад что-то шепнул, целясь в Бродягу, и тот мешком рухнул на пол, потеряв сознание. Бутти же сцепилась с ифритом, а я устремилась к кухне, где слышалась какая-то возня и негромкие голоса. Я понимала, что нельзя дать Долохову просто уйти, что это слишком опасно – он стал свидетелем колдовства без маховика и палочки, а мне могло бы пригодиться сохранение этого обстоятельства втайне. Да и вытянуть хоть что-нибудь я еще надеялась, хотя и понимала, что это маловероятно.