Да и у него с легкой подачи главы госпиталя Азеля Гарриуса на попечении уже были собственные спиногрызы — три юных дарования, которые решили посвятить свою жизнь целительскому делу и извести в могилу своего руководителя.

Днем привезли еще троих пациентов в критическом состоянии — зимой к обычным травмам прибавлялось еще и обморожение различных частей тела, — и Ник целый день метался между операционной и палатами, следя за тем, чтобы его ученики случайно не убили только что спасенных пациентов в глупом рвении облегчить их страдания. Перекусить, а уж тем более думать о подарке, было совершено некогда, и мужчина с тоской вспоминал те косточки от слив, заполняя желудок очередным (уже четвертым или пятым) восстанавливающим зельем.

Присесть на стул и вытянуть вперед ноги удалось лишь вечером, когда зимнее закатное солнце окрасило небо багрянцем. Сердобольная старшая милсестра подсунула ему в руки приличный бутерброд с бужениной и зеленым луком, сочувственно погладила по плечу и уговорила целителя отдохнуть, обещая вместо него проследить за «спиногрызами» пока те проводили обход пациентов отделения. Мужчина немного поворчал, но быстро сдался — спорить с упертой Альвой не было ни сил, ни желания.

Ник пододвинул стул к окну, от рамы которого дышало морозом, а стекла покрылись узорчатой корочкой инея и, жуя сытный бутерброд, наблюдал за закатом солнца. Когда сиреневом небе появились первые звезды, а фонарщик зажег на площади возле госпиталя фонари, целитель, накинув на себя шинель, вышел на улицу, чтобы подышать свежим воздухом.

Холодало. Ник потоптался на крыльце, чувствуя как легкие изнутри покрылись корочкой льда, потер покрасневшие уши руками и, вжав голову в высокий воротник, неловко шмыгнул носом.

— Околеешь же, — мимо него к дверям госпиталя прошел знакомый Нику целитель, и, видно спеша на свою смену, на ходу коротко бросил. — Давай внутрь. Дубак страшный.

Магистр Ленге отрицательно покачал головой, спрятав задубевшие руки в карманах и выпуская изо рта клубы пара.

— Я домой скоро, хочу подпитаться энергией, а то от зелья уже тошнит.

— Везунчик, — печально вздохнул он и махнув рукой, скрылся внутри Парнаско, выпустив наружу белесую пелену горячего воздуха.

Ник спустился по лестнице, покрытой песком, и прошелся до кованых врат госпиталя, коротко кивнув привратнику, который вместе с ним мерз на морозе. Он и вправду хотел подпитаться рассеянной в воздухе магической энергией, согнать холодом усталость и прояснить свой разум для телепортации.

Целителю хотелось пойти в свой дом и наконец-то крепко обнять жену, согрев замерзшие руки и душу в ее тепле, почувствовать на своей шее ее дыхание, ощутить приятный аромат ее золотистых кудрей. Услужливая дежурная милсестра подсказала забывчивому целителю, что он дежурил уже вторые сутки подряд, и предложила пойти домой, обещая в противном случае нажаловаться начальству. Ник безропотно согласился с требованием, почти силком заставив сердобольную совесть молчать — раньше она ему не позволяла уйти на заслуженный отдых, но сейчас, когда тяжелых операций больше не предстояло, а с остальным могли справиться и старшие целители, то маг решил, а почему бы нет?

Задумавшись и чтобы хоть немного погреться, Никериал решил прогуляться по парку, что примыкал к госпиталю Парнаско. В нем частенько прогуливались больные, да и горожане не отказывали себе в удовольствии посидеть на кованных узорчатых скамейках, послушать шелест листвы и пение птиц, полюбоваться цветами на клумбах, которые каждый год высаживало руководство госпиталя на собственные средства. Но сейчас парк к сумеркам опустел и был едва освещен фонарями. Его клумбы укрыл снег, скамейки заледенели, а на голых деревьях вместо певчих птиц восседали вороны.

Потраченная энергия на свежем воздухе восстанавливалась медленно, но верно — еще немного и могло хватить на телепорт, а уж там Никериал надеялся понежиться в умелых руках своей жены и выпить кубок горячего глинтвейна.

Грезы о приятном отдыхе были столь сладки, что маг не сразу услышал и заметил, что по заснеженной дорожке к нему, спотыкаясь на ходу, бежала какая-то девушка. Даже не девушка, а девочка лет двенадцати в залатанном тулупе и кроличьей шапке. Она раскраснелась от бега, схватила Ника за шинель, невольно потянув вниз на себя и задыхаясь, прокричала:

— Господин, помогите!

Пальцы у девчушки были цепкие, а сама она решительно уперлась взглядом в целителя.

— Вы же оттуда, да? — она ткнула пальцем в видневшийся за деревьями госпиталь и, не дожидаясь ответа от мага, потянула его за шинель. — Батька мой помирает! Скорее!

Ник нахмурился и более внимательно посмотрел на девочку. Рукава ее тулупа, как и пальцы были измазаны в засохшей крови, на щеках застыли ледяными дорожками слезы, а глаза были расширены от страха за родного отца.

Он оглянулся в сторону родного госпиталя, вздохнул, понимая, что если она или он побегут за помощью (или же маг создаст вестника и дождется целителей), для ее отца будут потеряны спасительные минуты и принял решение.

Ник кивнул девочке, и помчался за ней вслед.

Мужчина думал, что никогда еще так быстро не бегал. Шустрая девчонка провела его через мост, пару переулков и подворотен, прежде, чем перед задыхающимся Ником не предстало какое-то здание складского типа. Уже окончательно стемнело, и вместо распахнутой створчатой двери зиял темный провал, из которого не доносилось ни шелеста, ни хрипов умирающего.