Жалкие миллиметры.

Я начинаю часто моргать и задеваю его ресницы, да я даже стон из себя выдавила, пока наслаждалась этим щекотливым занятием. Мой нос соприкасается с его, а наши губы еле касаются друг друга.

— Теперь мы квиты, — разъясняю я, отодвигаясь от него, убирая руки к себе на колени. А Стефан непонимающе смотрит на меня, как будто я сумасшедшая. — Это был поцелуй. Он называется „баттерфляй“. Неужели вас в вашей „продвинутой школе“ не учили ему? — насмехаюсь я над ним. — Ты поцеловал меня, а я тебя. Мы в расчёте. Не только же тебе знать необычные поцелуи, ковбой, а?

Он знает про поцелуй эскимосов, а я знаю про поцелуй, так называемый поцелуем бабочек.

— Вау, — смеётся он, — ты меня удивила.

 — У тебя тоже молодая мачеха, — только сейчас до моего мозга доходит это информация. — Слушай, ты же с ней мутнёшь, а? — шучу я и ударяю его плечо, а он чуть не закатывает глаза.

— Вот делать мне больше нечего, я же ещё не полный идиот…

— Половинчатый идиот…

— Королева сарказма.

— А если серьёзно, она тебе нравится? — докапываюсь я, даже и не знаю, почему.

— Она охотится за деньгами, а у меня их нет, так что…

— Я ведь про тебя спросила.

— Я её даже не видел, информацию в интернете вчера утром прочитал.

— Так вот почему ты пил, — заключаю я.

— Отчасти и поэтому, — усмехается Стефан. — Тогда и понял, что меня где бы угодно нашли, во Франции всё ещё есть папарацци…

— Никто не знает, что ты был… — я тут же осекаюсь, посматривая на водителя такси. Что только бедненький дяденька не слышит целыми днями, пока везёт неизвестных людей в пункты их назначения… вот сейчас он послушал поединок „остроумия“, а также теперь он знает про „баттерфляй“.

— Все думают, что я был в школе по языковому обмену. Ich kann Deutsch.

— Это на каком языке? Немецкий? Ты знаешь немецкий? — поражаюсь я.

— Французский знаю в совершенстве, немецкий — хм…могу заговорить легко на нём, но от ошибок не застрахован. В школе ещё испанский учил, но забыл всё уже…даже „красотка, ты выглядишь шикарно“ нормально не скажу… — мне захотелось посмеяться, что он даже сейчас может сморозить шутку для потехи. Или комплимент…. да ну, вряд ли. — Французским овладел, прожив во Франции значимую часть своей жизни, немецкий начал учить от скуки…да один раз был вдобавок в Берлине, надо было с одной немкой… договориться, — шифруется Стефан. — Легче учить языки одной группы, как-то немецкий и английский. Ich weiss, dass ich nichts weiss (Я знаю, что я ничего не знаю.). Всё-таки надо было сказать, что я не знаю в том предложении, — начинает он задумываться, — всё забыл уже, какое „знаю“. Благодаря этой работе я много путешествую по миру…

Он бы и так путешествовал, он сынок миллиардера…. Да его хоть в Антарктиду по желанию могли бы отправить!

— Вот теперь я вообще в ступоре, Сальваторе, — не выдерживаю я. — Ты человек с высшим образованием, ты полиглот, так какого чёрта ты сейчас сидишь со мной?

— Сумасшедший, — шепчет он мне, подыгрывая. Затем подносит правую руку к виску и крутит пальцем.

— Всё равно узнаю, — обещаю я ему и скрещиваю руки на груди.

— Хах, попробуй, — чмокает Стефан губами, а мне так и хочется глаза закатить. Ишь ты, загадочный такой.

Вскоре мы подъезжаем в нужное место, Стефан расплачивается с таксистом (О, Боже, он такой джентльмен!), вылезает первым и держит мне дверь, чтобы я вышла (дважды джентльмен!).

Препровождает меня в здание, и тут же отводит меня куда-то в сторону. По традициям фильмов и моему богатому опыту, он ведёт меня, чтобы…пообжиматься?!

— Нужно поговорить, — решительно заявляет Стефан и буквально вдавливает меня в стенку. Я обхватываю одной рукой запястье другой руки и стою так, прижавшись к холодной панели стены в ожидании его слов, так что-то не очень понятно, зачем он меня завёл в тупик здания, если не целоваться (испорченная девушка я, это да). — Я ведь тебя предупреждал, — упавшим голосом вздыхает он и на меня не смотрит, поджимает губы. Ничего не прояснилось. Круто. — Скорее всего, это и моя вина, впрочем, я всегда виноват, но не понимаю, в чём, — рассуждает он и начинает расхаживать взад вперёд, а я лишь откидываюсь головой назад и ощущаю ею стену. — Так не должно быть. И, думаю, это я себя ввёл таким образом, что ты в меня влюбилась.

У меня земля уходит из-под ног, слава Богу, прижата к стенке, не упала хоть. Моё дыхание сразу же становится тяжёлым и отрывистым, и я не сильно осознаю, почему это.

Он смотрит мне в глаза, но я тут же отвозу взгляд от его изумрудных глаз, именно изумрудных, они такие светлые сейчас, и это странно.

— С чего ты взял? — это первый вопрос, который мне удаётся из себя выдавить посредством внутреннего убеждения, что я не должна молчать, не то, что мычать…

— В своём романе ты используешь некоторые признаки влюблённости у Алекса, как-то расширенные зрачки или вспышки ревности, вот только ты знакома со всем этим поверхностно, но я зрю в корень, я слишком хорошо знаком с этим, — объясняет Стефан мне, тихо и вкрадчиво.

— А, да, ты же хорошо знаком с женским полом, — с маленькой издёвкой произношу я свой вывод.

— Дело не в этом, — осторожно улыбается он. — Я прекрасно разбираюсь в людях.

— Так значит, ты ошибся, — вру я и облизываю свои губы.

— О, нет, в этом я не ошибся. И сразу заметил. Но то, как ты себя ведёшь, заставляет меня экстраполировать затаённую обиду и подавленную симпатию, а также влечение.

— Что? — поражаюсь я его словам, просто потому что это звучит как-то умно, что ли…