“Январь 2010”.

На некоторое время парень потерял дар речи, осмысливая увиденное. Он старался взять себя в руки, но на лице проступала предательская бледность, то и дело Ёшики нервно сглатывал, а те самые руки, в которые надо себя брать в такой ситуации, в ужасе дрожали.

Внезапно Кишинума резко вскочил с кресла и принялся расхаживать по комнате, закусив губу. “Нет, этого не может быть, — нервно думал он. — Мне, наверное, привиделось!” Сделав несколько кругов по помещению, Ёшики резко подскочил к журналу, взял его в руки и ещё раз прочитал. Дата, как назло, не менялась. Январь 2010.

Руки Ёшики затряслись, словно в помещении был тридцатиградусный мороз. Журнал выскользнул из ладоней, открывшись на какой-то статье с яркими иллюстрациями. Ёшики всё ещё не мог поверить.

“Как? — спрашивал он сам себя. — Ведь сейчас должен быть… 2008. Неужели, мы провели в этом месте два года?..”

***

Вопреки всеобщему настрою, Амели выглядела довольно мирно: за столом она сидела прямо и элегантным жестом подносила чашку к губам, чтобы отпить свой чай. Её глаза были прикрыты, а плечи расслаблены. В столовой пахло жасмином — аромат светлого зеленоватого напитка.

Дэймон уже некоторое время стоял в дверях, не решаясь подойти к метательнице ножей. Сейчас было не время для приёмов пищи, и помимо них двоих в столовой никого не было. Сам мечник просто заскочил перекусить, но, заметив Амели, остановился как вкопанный. После смерти Урсулы он невольно чувствовал к ней некую симпатию. Не раз после суда он задавал себе вопрос: а что было бы, если бы умерла его сестра, а не её?

— Если я вас смущаю, я могу уйти, — неожиданно произнесла Амели.

Дэймон настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как Амели перевела взгляд на него. Девушка со своим обычным выражением глядела на мечника. По её виду было ясно, что она говорит совершенно серьёзно, и Дэймон смутился.

— Нет, — он покачал головой, — вы мне не мешаете, Октавиан-сан. Я просто… задумался.

Амели слегка подёрнула плечами, но ничего не сказала, лишь вновь уставилась куда-то перед собой и отпила немного чая. Дэймон решил, что нет смысла стоять в дверях, и, торопливо заварив себе чай, присел неподалёку от неё. Некоторое время они сидели молча. Дэймон украдкой бросал на Амели любопытные взгляды. Она же совершенно не обращала на них внимания; эта молчаливая и безразличная ко всему девушка словно существовала в своём отдельном мире, непонятном никому и закрытом ото всех. Дэймону хотелось о многом ей сказать и многое обсудить: он чувствовал в ней родственную душу. Но он упорно не мог придумать, как завязать разговор — слишком таинственная и непонятная была эта девушка.

Наконец, он неловко спросил:

— Любите жасмины?

Амели медленно повернула к нему голову и склонила её набок. Дэймону показалось, что она удивлена его внезапным и довольно нелепым вопросом и всерьёз задумалась, что на него ответить. Спустя почти минуту молчания, она проговорила:

— Наверное, это так.

Дэймон лишь молча кивнул. Амели вернулась к своему чаю. Разговор явно не клеился. Дэймон усиленно думал, как бы ненавязчиво узнать то, что его так гложило, и в итоге не нашёл ничего лучше, чем просто спросить прямо.

— Октавиан-сан, — тихо заговорил он, — что вы чувствуете после потери сестры?

В этот раз на лице Амели точно отразилось слабое подобие удивления. Казалось, что метательница ножей просто не умеет выражать эмоции, настолько трудноразличимым оно было. Амели отставила чашку и задумалась, уставившись в светлую жидкость. Дэймон уже тысячу раз успел укорить себя за бестактный вопрос, когда она, наконец, ответила. В голосе Супер Метательницы ножей появились нотки печали.

— Пустоту. Нас всегда было двое, теперь же я одна. И я… не совсем понимаю, что будет дальше. Но с другой стороны, — Амели вновь взяла чашку в руки и прикрыла глаза, — я догадывалась, что Урсула не выдержит этого испытания, и была готова к такому исходу.

Это было совсем не то, что ожидал услышать Дэймон. Ему казалось странным, что Амели не выглядит горюющей о сестре. Она будто бы смирилась со всем заранее, и после смерти Урсулы лишь убедилась в справедливости своих ожиданий. Дэймон даже начал думать, что ей всё равно, что она потеряла, возможно, одного из ближайших людей в этом мире.

— И вам совсем не жаль? — с его губ невольно сорвался вопрос.

Амели смерила его оценивающим взглядом.

— Не поймите неправильно, господин Хицугири, — проговорила она, глядя в стол. — Разумеется, мне жаль Урсулу… насколько я вообще могу жалеть о чём-либо. Я осознаю, что со стороны выглядит так, словно мне всё равно, — она подняла голову и уверенно продолжила: — Но наши с сестрой обстоятельства сильно отличаются от обстоятельств остальных в этой школе. Сейчас у меня другие приоритеты.

Девушка скосила глаза на помрачневшего Дэймона и заговорила более мягким тоном:

— Вы, наверное, считаете меня бессердечной, господин Хицугири. Я понимаю, как вам странно слышать мои слова об Урсуле, ведь ваши отношения с сестрой очень отличаются от наших. Возможно, — после небольшой паузы добавила она, — я даже немного завидую вам. Ведь я не могла бы так любить сестру, даже если бы очень захотела.

Дэймон удивлённо поднял глаза на Амели. Она показалась ему немного мечтательной и печальной.