Пауза длилась секунд десять, не меньше.

– Ну, пущай так, – наконец вздохнул Федор и отдал новую команду телохранителям. – Тогда вниз ступайте, да там меня дождитесь, покамест я с князем перетолкую.

Метелица кивнул, но не пошел. Растерянно потоптавшись на месте, он вопросительно оглянулся на меня.

– Ступайте, ступайте, – повысил голос Годунов. – Все одно, пока князь тут, проку с вас… Пущай ваш воевода чуток моим телохранителем побудет.

– Побуду, государь, – кротко согласился я. – Могу и не чуток.

– Ну и на кой ляд они мне нужны такие? – с какой-то детской обидой в голосе осведомился он у меня, когда шум их шагов затих.

– Напрасно ты, Федор Борисович, – не согласился я. – Лучше вспомни, как при штурме Пайды Летяга с Лапотком на себя твои пули приняли. Да и Метелице с Хмелем тоже досталось. Чудом уцелели, когда неравный бой приняли. Хорошо, остальные гвардейцы успели подскочить, иначе они все бы полегли. Да что я говорю, когда ты сам мне об этом рассказывал.

– Я им по сто рублев опосля за верность заплатил, – смущенно буркнул Годунов.

– Это награда была, а сама верность не покупается, – поправил я его. – Она либо есть, либо ее нет вовсе. А то, что покупается, называется иначе, спутал ты немного, государь.

– И как же назвать то, что покупается?

Я пожал плечами:

– Об этом тебе лучше спросить у своих холуев в Малом совете. Они точно знают.

– Ну ты не больно-то, – мрачно буркнул он, но прежней злости в его голосе не было или он просто взял себя в руки. – Ишь, расхорохорился. Почто поутру бояр в хвост и в гриву распушил? Чай, не по чину тебе таковское. Они и в летах немалых, через одного сединой убелены, и опытные. Чего вдруг ты на них набрушился?

– Что не по чину, я давно заметил, еще по приезду, – согласился я. – Но насчет обрушился, ты зря, Федор Борисович – это они на меня насели. А сегодня, в отличие от прежних сидений, я не оправдывался, а отвечал тем же. И не вдруг, а предупредил тебя накануне.

– Да? – удивился он. – Не припоминаю чего-то. Ан, все одно, негоже. Ишь, ровно с цепи сорвался.

– Это верно, – не стал спорить я. – Сорвался. Или муха укусила. Но касаемо немалых лет ты неправ. Поверь, седина глупости не оправдание, а, скорее, наоборот. Помнится, ты говорил, как тебе повезло, что они выжили. Я тогда сразу в этом усомнился, а спустя недельку окончательно убедился: на самом-то деле наоборот. Умеют же люди излагать, не прибегая к мыслям! И впредь я их нападки терпеть не собираюсь, устал.…, – и я с грустной улыбкой процитировал:

Великий государь!

Доколе ты мне верил, я тебе

Мог годен быть – как скоро ж ты не веришь,

Я не гожусь. [25]

Ирония судьбы. В пьесе Толстого эти слова принадлежат Борису Годунову, а я их адресую его сыну. Да и говорит он это царю, желая пригрозить и добиться своего, а я и впрямь устал. Идея на время уехать, скрыться с его глаз, пришла мне ум час назад, но, как мне показалось, здравое зерно в ней имелось. Да и не видел я более лучших вариантов. Одно плохо – что станется с Ксюшей? Все-таки желательно чуть повременить. До венчания, мне больше не надо, а на другой же день царевну под мышку и вон из Москвы, сюда я больше не ездок.

– Вот как? – хмыкнул Годунов. – Что ж, быть посему. Дозволю тебе передых устроить. Послезавтра еще разок загляни на прощанье и отпущу с миром.

Итак, повременить у меня не выйдет. Оказывается, его примирительный тон ничто иное как затишье перед очередной бурей. Вот так всегда: едва успеешь стать полезным, как уже просят не мешать. И ведь не в запале он это выкрикнул, не сгоряча бухнул, а значит, наш разрыв грозит стать окончательным. Или нет?

– Вообще-то тех, кто везет, не прогоняют, но тебе виднее, – заметил я и, старательно выдерживая равнодушный тон, осведомился: – Ты меня совсем отпустишь или как?

Он замялся, потер лоб, но нашелся с ответом:

– В скором времени Освященный собор думу думать учнет про нового государя, а ты там вроде как в товарищах у князя Горчакова. Вот и пригляди, чтоб как надо прошло. А то с этих худородных станется кого иного в цари выкрикнуть, благо, что Рюриковичей ныне на Руси изрядно, – и он пытливо уставился на меня. Я терпеливо молчал, продолжая слушать. – Ну а опосля, – продолжил он, – можно тебе и в Кострому отправляться, наместником моим. Больно места там беспокойные, нельзя их надолго без хозяйского глазу оставлять.

Ага, стало быть, отсрочка. Ненадолго, но и то хлеб. Да и опалу, тем более замаскированную, с тюрягой и острогом не сравнить. Одно плохо – насчет Ксюши ни слова. Спросить про свадебку или не надо? Чуть поразмыслив, я пришел к выводу, что не стоит. Куда лучше, если о ней напомнит Мария Григорьевна. Матушке-то он перечить навряд ли станет, ну разве побухтит слегка.

И я,, поклонившись, побрел вниз по лестнице. Но он, словно прочитав мои мысли, когда я успел спустился на полэтажа вниз, остановил меня и сам ответил на незаданный вслух вопрос: