– Доброе утро.

– Кто заговорил? – с театральным удивлением воскликнул он. – Я тебя еще раз спрашиваю, что это? – для наглядности он оттянул пальцем ворот футболки и провел по нему. Нагнись он немного в мою сторону, и ему открылись бы совсем другие пейзажи. Я решила помочь ему, сама подалась вперед и снова скользнула по его губам, куснула за мочку уха и спросила:

– Чем тебе футболка не угодила?

Он отстранил меня, вспомнив о компрометирующей детали гардероба:

– Я сейчас выкину этого лишнего мужика вон из нашей кровати!

– Да, пожалуйста, - сказала я, чуть не смеясь от его наигранной сцены праведного гнева, и подняла руки. Он удивился, недоверчиво посмотрел на меня, я продолжала изображать болельщицу, только вот помпонов не хватало, сообразил, что я серьезна, как никогда, сорвал с меня футболку и закинул трехочковый, даже не задев спинку кровати.

Мы на мгновение замерли. Я попыталась сделать глубокий ровный вдох, но встретилась взглядом с Бенедиктом, посмотрела в его уже темно-голубые глаза-бездны, и воздух в легких разрядился электрическим разрядом, пульс сбился, движения и поступки уже не принадлежали мне. Как и его ему.

***

Он положил меня в нагромождение подушек, удивительно, когда они превратились в беспорядок, и убрал со лба непослушный локон, я провела рукой по его кудрям. Столько чувственности в простых движениях, ток на кончиках пальцев, тепло каждого движения. Бенедикт склонился ко мне, еле коснулся моих губ, оставляя на них след желания.

– Я так не могу, - выдохнула я, пытаясь сохранить хоть каплю рассудка, - этот парень смотрит на нас, - я указала в сторону лампы, на которую он со снайперской точностью забросил футболку. Бенедикт, даже не оборачиваясь, кинул туда подушку, лампа пошатнулась и упала в кресло.

– Еще какие замечания? – его хриплый голос, сходящий на нет, был полон нетерпения. Не одна я теряю контроль над собой.

Слышу его осипший голос и растворяюсь в совершенно другой действительности, где что бы ни произошло вечные восемь двадцать шесть, за окном теплые лучи холодного оранжевого солнца пытаются проложить путь в номер, перепрыгивают через оконную раму и скользят к кровати, играют на белых простынях, на нашей коже, дотрагиваются до его скул, расцвечивают мои волосы, спускаются к бедрам вместе с его рукой, обследуют плечи, застывают в межключичной впадинке, я делаю вдох, золотой с красным отливом свет разливается по груди. Мир замирает в покадровой сьемке, вдох, движение, ощущение, выдох, стоп-кадр.

Бенедикт вторит движению солнца, кончиками пальцев проводит по острым ключичным косточкам так, словно может пораниться, спускается ниже до солнечного сплетения, туда, куда еще не добралось утро, медленно указательным пальцем проводит по животу и останавливается у кружева шорт, обратный путь осязают его губы. Я почти исчезла в ощущениях, они обволакивают, одурманивают, как ритмы трип-хопа, сила тактильных ощущений превращает каждое из них в трип, только стук сердца, его и моего, как ломаный ритм Massive Attack, говорит о том, что мы еще живы. Я хватаюсь за ошметки реальности, как могу: смыкаю пальцы на его плечах, впиваюсь в кожу ногтями, притягиваю его к себе.

Он вернулся к моей шее, скулам, губам, я раскрываюсь навстречу ему, навстречу его требовательной неспешности, он впивается в меня, наши губы горят, я судорожно хватаю воздух, когда его руки касаются моей груди, пальцы смыкаются вокруг сосков, стон тонет в поцелуе, я выгибаюсь ему навстречу, его так много и так не хватает. Он разрывает поцелуй, я лихорадочно глотаю воздух. Он облизывает пересохшие губы, слегка прикусывает нижнюю губу, я обвиваю его шею, пытаюсь дотянуться до вожделенного поцелуя, но он нежно размыкает объятия, целует запястья и опять укладывает в море подушек. Его губы, влажные, настойчивые соприкасаются с сосками то нежно целуя, то слегка прикусывая их, правый, левый, поцелуй, укус, нежно, требовательно, страстно, но не грубо. Его действия доводят меня до исступления, я извиваюсь на сбитых простынях, мои руки то ищут, то теряют опору, его надежную широкую спину.

Он спускается к кружеву шорт и избавляет меня от последнего куска ткани, который мешает моему телу полностью растаять в его руках. Я пытаюсь проделать то же самое с его штанами, но руки не слушаются, на меня накатывают волны жара и электрических разрядов, отрывчатых ритмов и гипнотических семплов. Он снимает их сам, пока я ищу осязаемую действительность в его бедрах, торсе, спине, руках. Он целует меня в губы, берет за запястья, сплетает наши пальцы, я закрываю глаза, чувствую и вижу все, будто они до сих пор открыты, ощущаю каждый сантиметр его тела, знаю, как и когда напрягаются его мышцы, с какой частотой бьется сердце, как он двигается во мне. Мне не нужны глаза, чтобы видеть его лицо, его темные глаза, чувствовать его дыхание, вторить его движениям. Он задает ритм, я следую. Он удерживает трещащую по швам реальность, я ее теряю.

За окном шумит город, который никогда не спит, в комнате два дыхания сливаются в одно, два сердца играют наперегонки с жизнью, два тела цепляются друг за друга с отчаянием утопающего. Я еще сильнее впиваюсь ногтями в его спину и на мгновение теряю все ощущения, они становятся одним, ярким, сильным, ошеломляющим, всеобъемлющим.

***

Я лежу в объятиях Бенедикта и целую его плечи, исполосованные красными дорожками. Жалкая кроха, что я могу подарить ему после того, как он одарил меня миллионами наэлектризованных прикосновений. Слабый импульс, после того, как я сама стала идеальным проводником.