Немного погодя она все-таки зашла внутрь. Услышала какой-то шум и бесстрашно отправилась определять его источник. Бесстрашная идиотка, заговорил где-то фоном инстинкт самосохранения. Проверять шорохи в пустующем доме в неблагополучном районе могла только такая беспечная и выросшая в роскоши идиотка, как Патриция Бэйтман.

– А если бы в комнате оказался кто-то другой? – спросил Макс в довершение ее внутреннего монолога.

– Я уже собиралась делать ноги, где-то на полпути сюда, – призналась Патти.

– А какой-то местный говнюк из банды делал бы ноги навстречу цокоту твоих охуительно дорогих туфель, – заботливый Уильямс во всей красе. – И поблизости не оказалось бы никого, кто бы вытащил твою задницу из беды.

– Но раз мы уже определились, что ты не мексиканский малолетний преступник, то давай ты ответишь мне на один наболевший вопрос. Что за дерьмо, Макс?!

Мужчина почесал затылок и опять склонился к своим драгоценным объективам.

– Макс? – настойчиво переспросила девушка, присаживаясь рядом с ним на полусгнивший деревянный ящик. – Не хочешь рассказать, что тут произошло? И нехуй мне тут оправдываться, что все дело в Скайлер! – сразу предупредила она. – Ты работал и с более несговорчивыми суками.

– Ты имеешь в виду себя? – усмехнулся мужчина, в глазах его заплясали те самые гребаные шутливые огоньки, в которые она когда-то влюбилась. Да в них влюблялись все без разбора бабы и ради них терпели все его мудачества.

– Вообще-то, Дженси, но раз ты считаешь, что я была самым ужасным, что с тобой случилось, то, пожалуй, сегодня я великодушно приму это за комплимент.

Ящик неприятно скрипнул, и Патриция даже на мгновение зажмурилась, увереная, что он развалится под ними. Но вместо треска и задницы в синяках она услышала лишь хриплый смех Макса.

– Не дрейфь, Бэйтман. – Уильямс обнял ее за плечи и, заглянув в глаза, спросил: – Когда это я дал тебе упасть?

– Колись, что не так, романтик хренов? Твоя очередная баба торчит от Николаса Спаркса?

– Что вообще в тебе мужики находят, Бэйтман? И этот травоядный педик, и Бен. Любая другая нормальная баба уже бы растаяла и…

– Ну все, Уильямс, ты вынуждаешь меня на крайние меры. Этот, как ты выразился, травоядный педик, поставил мне в телефон одно приложение…

И прежде чем Макс успел что-то возразить, Патти уже куда-то звонила, а через пятнадцать минут они уже сидели на внешней железной лестнице, и мужчина ловко открывал первую Modelo о перила. История не замедлила себя ждать, и, опустошая вторую бутылку пива, Макс подходил к концу опуса о злоключениях на съемочной площадке.

– А еще Робин…

Это всегда была Робин. Только сестра могла стать причиной, почему всегда невозмутимый Макс терял терпение, рвал и метал, и переживал. Когда-то Патти ревновала его к этому чувству безоговорочной братской любви, но сейчас лишь понимающе улыбнулась. Между ними столько всего произошло, а сколько всего она доверила ему, что вся эта ревность сейчас казалась такой глупостью.

– Этот ебаный педик ее совсем довел!

Патриция продолжала молчать, выслушивая угрозы Макса со стоическим спокойствием, хотя вся ситуация скорее вызывала смех. Сама она после всего шоу со спецэффектами в Pure немного послабила свою ненависть к ванильному Мартину. То, что он там вытворил, не могло быть коварным планом ради пары хороших трахов. Это было какой-то неведомой ебаной болезнью головного мозга, которая, судя по всему, была врожденной и не лечилась. И если Робин решила нянчиться с этим хиппанутым англикашкой со сдвигом по фазе на вселенской любви, что ж, Патриция готова была дать ему еще один шанс… пока тот не выбесит ее в очередной раз.

– Ты бездушный мудак, Макс Уильямс, – заключила Патти, обнимая его, и положила голову ему на плечо. Алкоголь и разговор по душам, как в старые добрые времена, делал и ее доброй и покладистой.

– Ага, – мужчина гладил ее по спине, – как-то так она и выразилась.

– Но это не мешает нам любить тебя, увалень неотесанный. И так было всегда. Даже когда ты прописывал нам за тот штатив. Помнишь? Я тогда бежала со всех ног, как гребаный Рикон Старк, потому что боялась, что если ты меня поймаешь, то на жопе я еще долго сидеть не буду, – рассмеялась Патти.

– Обижаешь, Пи, – проворчал Макс, усмехаясь, – я к твоей жопе уже тогда неровно дышал. Как я мог?

– Грязный извращенец, мы же тогда едва в старшую школу пошли! – девушка отпрянула от него в притворном шоке.

– Хорошие были деньки, – согласился Уильямс, и оба они улыбнулись каждый своим и одновременно общим воспоминаниям.

– Нацукасии, – вспомнила Патти одно японское слово, которое тогда, в их путешествие по Японии, очень хорошо запомнилось ей, потому что в родном английском для него не было аналогов.

– Счастливая ностальгия.

– Да, конечно, – примирительно соглашалась Патти с собеседником. – Конечно, он мудак.

Скайлер была сейчас в том расположении духа, когда для общей безопасности планеты с ней лучше по возможности не спорить. Макс за бутылкой чертового мексиканского пива (которое даже бутилированное было на вкус, как разбавленная моча) уже изложил ей историю волшебного опустения съемочной площадки, теперь пришло время Иендо. И она совершенно не стеснялась в эпитетах в адрес Уильямса.