– Ах, нынче все приходится делать самой.

Я знал, разумеется, что эта порнографиня стриптизирует в клубе. Но не думал, что из-за денег. Думал, она богата и так. Тем самым мезальянс с этим мерзавцем стал выглядеть в моих глазах еще отвратительнее. Муж - интеллигент, на весь город известный. Жена - жрица любви.

Нет, он ничего не имел против. И даже в милицию заявлял, когда ее дважды похищали вуайеристы. Говорят, мамоновские миллионы каким-то образом попали к вам?

Вопрос был задан столь неожиданно, что я не сразу сообразил, о чем речь. Но вскоре дошло.

– Каким? Образом?
– спросил я, хотя предполагал спросить: кто? говорят?

– Рыщут тут по городу двое парней, - сказала графиня, ответив тем самым на вопрос, мной не высказанный.
– Скоро им станет известно, что вы здесь. Что вы собираетесь предпринять?

Что предпринять? Ничего, кроме ликвидации этих двух предпринимателей, мне в голову не приходило.

– Ничего, если я их убью?
– спросил я.

– Да уж, будьте любезны. Не дожидаясь, пока они ворвутся сюда и подстрелят какую-нибудь виолончель.

– Кажется, они на немцев работают.

– Да. Я велю выяснить, где их можно найти. Хотите вина?

Я рассеяно кивнул головой, и поскольку лакеи были давно отпущены, а Шувалов безмятежно храпел под лестницей, графиня отправилась за вином сама. Да, нанести удар первым, думал тогда я, разглядывая избранные изображения, вывешенные на стене, на которых графиня позировала. Как с Леопольдом. Беспокоил только Толик ТТ. Я тогда еще не знал, что гангрена у Тетёхи уже до колена дошла.

Вернулась графиня, внесла, умудряясь держать, два бокала, бутылку вина и какой-то лохмот.

– Это его старая шляпа, - сказала она.
– Была еще одна, новая, я подарила, но он, умирая, ее своим друзьям завещал. Чтобы носили по очереди. (Хорошо, хоть не женщину, подумал я). Ах, - продолжала она, - в этой шляпе мы с ним познакомились.

Шляпа воняла чем-то кислым, как если бы командор, не имея под рукой посуды, пиво из нее хлебал. Она все еще хранила форму его головы.

– Он так любил эту шляпу. Носил ее на себе, - всхлипнула графиня.

Шопен, шипя, подошел к концу, и она поставила его по новой. Я безропотно принял это аудиоудовольствие.

Я ее приобнял, желая лишь успокоить, но она вдруг вскинулась с негодованием:

– Как вам не стыдно в этих стенах!

Ах, негодяй. Он и из своего потустороннего далека дотронуться до нее не давал.

– Ах, простите, - взяла себя в руки графиня.
– И не спешите так. Еще немного, и он мне разрешит. Я вам тогда зимние ночи буду дарить.

Меня и ноябрьские устраивали. Они в этих краях тоже достаточно длинны.

– Хотите, я вам организую пока кого-нибудь? Хотите баронессу Борисову? Мне ее приходилось выручать как-то. Она мне должна.

Я промолчал, смущенный ее сущностью.

– Ах, что я сижу, - встрепенулась графиня.
– Вы ж меня еще не видели полностью. Открыть вам себя всю?

Я кивнул, хотя и опасался, что этот вопрос станет новым поводом для ее излияний. Но нет. Она открыла дверь спальни и встала у края кровати, обратившись лицом ко мне. И опять я толком помещение не рассмотрел, все внимание вбирала кровать.

– Только давайте так, - сказала графиня, - я - тут, вы - там. И не переступайте порога ни при каких обстоятельствах. Договорились?

Свет в спальне был только тот, что проникал из будуара, но графиню было видно вполне. Шипел Шопен - пластинка была затертая, графиня принимала позы под музыку, а я глаз с не спускал.

Цвета ее одежд были уже менее траурные, но все еще темных тонов. И только исподнейшее из исподних было черно, как ночь. Тело ее было прикрыто довольно основательно, лишь шея оставалась открытой да часть плеч, но предметов одежды было всего три, и, на мой взгляд, не стоило с ними долго возиться. Между тем процесс раздевания затянулся на два ноктюрна, то есть примерно на четверть часа. Странно, но Шопен почти не мешал зрительному восприятию, более того, действовал на меня обволакивающе, сдерживал животный порыв. Я думаю, что, несмотря на запрет, я все-таки бросился бы на нее, если бы не Шопен. Как раз с последним аккордом ноктюрна ?13, до минор, (оп. 48 ?1) она сбросила с себя второе и третье, оставшись, в чем, сами понимаете, манящая, прекрасно-голая, прикрыв Сезам. Но здесь я почтительно умолкаю, дабы наше повествование не превратилось в сладенький эротический сироп, легковесный роман, чуждый мне жанр, к которому вы все время меня склоняете. Ибо это классический триллер, как вы сами убедитесь через пару страниц.

А за сим, отдохните немного, пока я правлю перо.

Глава 25

Время шло, переваливаясь неуклюже, переступая с четного на нечетное. Снились страстные сны.

Графиня после того разоблачения стала со мной фамильярнее, нежнее, ближе, касалась дружески, ласкалась, называла меня 'мой принц'. Поглядывая хитро, мурлыкала 'Эти глаза...'. Опостылела мне эта песня. Я становился капризен, груб, графиня пыталась меня успокоить, намекая, что готовит некий сюрприз.