– Как честный человек ты мне не очень нравишься, - сказала Ева (я).

– В том, что таков я есть, не только моя вина, - мрачно вздохнул садовник.
– Тут и условия социальные, и недруги, и недуги. Родился и жил в плохой обстановке. А ведь тоже хочется в новое качество. Сладко есть, почивать на чистом. Может, и внутренне изменюсь после внешней измены к лучшему. Я ж полный одиночка. Горше нет ситуации, чем жить одному. Позаботиться некому. Вот и впадаешь в грех иной раз.

– ... твою мать, - посочувствовала Ева, опускаясь до нецензурщины.

– Ах, я не знал своей матери, - вздохнул садовник.

– Все же скажи, Васильич, сам до этой аферы додумался?

– Посоветовал один консультант.
– Он сплюнул на пол и растер подошвой плевок.
– Вот ты всё: грех, грех... Да не боюсь я этих грехов. Каждый искупит свои грехи в конце жизни смертью. Не избегнет никто. Греши - не греши, всё одно виноват. Вот и этот твой купец не долго протянет. Скоро, не скрою, ему конец. Господин Леопольд все одно отыщет. А про тебя я им не сказал. Умолчал я им про тебя. Понятно?

– Почему?
– полюбопытствовала Ева. Допустим, не врет. И если так, то наша задача несколько облегчается.

– Сердечная доброта тут ни при чем, - сказал садовник.
– У меня план. Погоди-ка, дай отойду.

Он вышел, не выпуская из рук свой зловещий бидон. Ева притихла, следя за ним слухом. В сенях орудует. Шарит по полочкам в темноте. Вот слух споткнулся о звон ведра. Она проворно вынула из тайничка наш пистолет и сунула под матрас.

Садовник вернулся с литровой бутылью, в которой что-то плескалось. Потом вновь отлучился в сени, прихватив оттуда банку огурцов. Вынул два. Налил в две большие рюмки зеленоватый травяной настой. Кивнул на ближайшую: пей, мол. Сам небрежно замахнул свою.

– План, говорю, у меня такой, - сказал он, выпив, выдохнув, закусив.
– Мои тридцать две тысячи да твой миллион. Ежели обе эти суммы сложить, и нам и нашим детям хватит.

– Дальнобойный проект, - рассмеялась Ева.
– Значит, мой миллион да твои тридцать две...

– Такова моя доля в долларах, - подтвердил эту сумму садовник.

– ... это ж сколько получится?

– Набегает прилично. А купца твоего непременно прихлопнет господин Леопольд. Очень уж зол на него. Так что пока не поздно, надо нам обоим бежать.

– Да ты сумасшедший!

– Уже две недели, - подтвердил садовник.
– Но это ничего. Отсидимся на пасеке, а там - в Англию. В Англии он нас не найдет. А если и найдет, то не тронет в Англии.
– Он хлопнул еще рюмочку и засобирался.
– Ну что, хватаем денежки и бежим?

– Да погоди ты, - попридержала его Ева.
– Подумать дай. Так и вижу обоих нас на бегу, летящих бок о бок. Как козел и газель.

– Это еще кто козлее, я или этот твой. Давай собирайся, чем лезть с попреками. Мне этот день дорого стоил. До пасеки на его 'Пежоте' живо домчим.

– Ты просто Казанова и Козлодоев в одном лице, - сказала Ева.
– А не стар ли ты для подобных стартов? Такие приключения не утомят?

Садовник помолчал. Налил себе еще рюмочку. Выпил и, тыча себя огурцом в лицо, сказал:

– Что уж мои лета считать. Сам знаю: не молодой. Зато в этих летах ум достигает максимума. Действовать надо затемно, заодно. На пасеке пересидим, а там - в Англию. Англия, это брат...
– приговаривал совратитель.
– Это не здесь. Сиди без суда и следствия в этой дыре. Живи в этой глуши и глупости. Ржевск... Вызывает даже какой-то скрежет в душе.

– Подумать можно, - словно бы нехотя, решила поддержать его план Ева.

Однако чем больше садовник пил, тем более его план выглядел неосуществимым. Заоблачной стал отдавать мечтой. В то время как наши обстоятельства начинали складываться удачно. Пожалуй, он так сам себя зельем свалит. Не придется прибегать к насилию.

И чем более он пьянел, тем сильнее воняло рыбой. Не впустить ли свежего воздуха, открыв дверь? Но за дверью поскуливал пес, отзываясь на захватывающие запахи. Нет, пусть он там и сидит: с двоими не справиться.

Садовник икнул и прочно затих. Уснул, свесив на грудь голову. Рот, как ни странно в таком положении, был полуоткрыт. Из него стекала струйка слюны.

И хотя в облике нашего ухажера появилась некоторая небрежность - паричок, например, нахлобучился, съехал на лоб, пиджак был залит слюной - бидон он по-прежнему крепко прижимал к животу, не желая расставаться с этим предметом.

Так, что с ним делать теперь, подумали мы. Связать его? Сунуть кляп? Оглушить для надежности? Убрать, во всяком случае, с глаз долой. Спустить его в подпол.