Ева открыла лаз, находящийся между столом и кроватью. Потом присела и ловко обмотала его ноги электрическим шнуром, выдернутым из электроплитки. Но едва она коснулась бидона, чтобы и руки связать, как спящий воспрянул так же внезапно, как и уснул. Вскинул голову, вскочил, но поскольку ноги его были скручены, то он стал валиться вперед, прямо на Еву, оказавшуюся, в конце концов, под ним. Бидончик скатился к краю кровати.

Он немедленно оценил преимущества своего положения. И решил этим положением воспользоваться. Руки его впились в ее тело, паричок слетел окончательно, обнажив блестящую лысину, на которой выступил пот. Она задыхалась от рыбьей вони, становящейся невыносимой, и едва не лишилась жизни, надолго дыхание задержав. Он что-то успевал бормотать, кажется, о том, что, мол, сбросит чуть-чуть (долларов сто) во имя интимной близости. Ей удалось под матрасом нащупать оружие.

Он в запале забыл про бидон, готовый свалиться на пол. А вспомнив и увидев его на самом краю, расценил это, видимо, как большую беду. Как смертельную, может быть, опасность. Во всяком случае, ему стало вдруг не до секса. Он перевернулся, пытаясь его ухватить, но лишь подтолкнул к краю. Бидон упал, крышка с него слетела, и он покатился в подпол, грохоча по деревянным ступенькам лестницы.

Из подвальных глубин потянулась в комнату густая вонь, перебивая рыбью. Садовник замер, сильно побледнев. Вонь проникала в легкие, мутила голову, отравляла кровь. Перехватило горло. Судорогой свело гортань. Дыхание остановилось. Мерк свет. Собрав последние силы, садовника оттолкнув, Ева рванулась к двери. За дверью ее вырвало.

Прошло, наверное, с четверть часа, прежде чем она пришла в себя. Обнаружила в руке пистолет. Огляделась. В доме темно. Во флигеле горит свет. Дверь распахнута. Пес удрал, видимо. Не видно пса. За стеной у соседки завели рояль. 'Эти глаза напротив... Калейдоскоп огней...'

Она встала и, зажав нос, рот, не дыша, заглянула во флигель. Садовник лежал, распростертый навзничь, мертвый, по-видимому. Застывшие черты лица - словно маска Ужаса. Рот настежь распахнут, пена у рта.
– Значит, не врал про бидон. Значит, правда в бидоне беда.

Уходя, она погасила свет.

Фонари к тому часу тоже были погашены. Местность, освещенная лунной четвертью, была бы едва различима, но из-за стены, от вдовы, вырывались время от времени белые всполохи. Ночные бабочки, бражницы и блудницы, порхали поверх стены. Оргия была в самом разгаре. Звучал оркестр, сопровождая арийские арии. Пели проникновенно. Колоритный баритон с колоратурным сопрано прихотливо сплелись.

'Пежо' был припаркован на прежнем месте, то есть на дорожке у входа в дом. Слишком заметен. Привычней было бы нам обоим на ВАЗе бежать. 'Жигули' я держал в гараже, подальше от любознательных. Деньги надежно зарыты в саду, но забирать их с собой было бы неразумно. В бардачке я обнаружил несколько забытых купюр.

Бежать... Мы оба с ней уже бегали, только порознь. Каждый с такой же суммой, пока наши пути не пересеклись. Настолько пересеклись, что теперь бежим вместе. Вот только далеко ли удастся уйти. Даже если обманем моих преследователей, то как быть с теми, кто ищет ее? Где-то они, наверное, есть. А мы их даже в лицо не знаем.

Был еще мой полутруп - не оставлять же. Вдруг придется вернуться в прежнее качество. В этом мне не настолько комфортно, да и вообще - не по-товарищески бросать в беде самого ближнего.

Я к счастью был в полной подвижности и вполне мог бы добраться до машины сам.

– Подожди, - сказала она.
– Я сейчас.

Я вновь уселся в кресло, с которого было встал, увидев ее и обрадовавшись. Мне наскучило быть одному. Почему бы ей не зажечь свет? Я бы и сам включил, да забыл, как это делается.

Она поднялась наверх, собрать узел с дамским тряпьем. Ничто не должно намекать на то, что в этом доме проживала женщина. Может, и не солгал садовник. Может, и на самом деле не выдал ее. Тогда хотя бы эти не будут Еву искать. Местные жители ее, правда, видели, но не систематически. Сочли, может быть, за случайную женщину, каких у богатых людей много. Если опять же садовник ясность не внес относительно роли Евы при мне.

Действовала она впопыхах, но предусмотрительно. Компьютер все еще был включен, и мы быстренько подчистили диск. Увязали в один узел с тряпьем распечатанный материал, 'Воспитание и размышления', документы.

Я услышал, как она спускалась с узлом вниз, и окликнул ее. Она на ходу велела вести себя тихо. Я и притих.

Это был тот самый кирпич, кусок мироздания, который из некогда безукоризненной пирамиды моего сознания вывалился предпоследним. Сейчас-то я его и восстановил. А тогда, очнувшись, вдруг почувствовал безотчетный ужас.

Ева в это время была в гараже. Узел легко уместился в багажнике. Оставался Мамонов. Она выглянула из дверей гаража и осмотрелась, прежде чем вернуться за ним. И тут же замерла, втянула обратно в гараж ногу, которой уже переступила порог. Присела: ближе к земле было темнее.

Две фигуры двигались по дорожке - от калитки прямиком к дому. Шли, не таясь. Двигались беспечно. Эта сволочь в ночи - как рыба в родной стихии. Один крутнулся на ходу, мельком оценив обстановку. Проходя мимо 'Пежо', небрежно потрепал его холку. Другой, шедший первым, по сторонам не зевал, неуклонно глядя вперед, туда, где грезилась ему цель.