– Ты Вертеру особенно не груби, - счел нужным заступиться Маргулис.
– Он безответно влюблен, его пожалеть надо. К сожалению, ссоры на нервной почве у нас не редки, - обратился он вновь ко мне и продолжал так.
– К сожалению, вседозволенность в наше время переходит всякие границы.

– Но позвольте, - сказал я.
– Мне кажется, что сексуальная вседозволенность и является частью вашей программы.

– Ах, как вы неправы!
– едва ли не вскричал он.
– Мы за сексуальную свободу, за прогрессивный секс, ничего общего со вседозволенностью не имеющий. Это вселенское свинство, именуемое вседозволенностью, мы, придя к власти, первым же делом укоротим. Например, ледорубы и ломики для колки льда запретим безотлагательно. Нарушителей будем уничтожать как политически, так и меры социальной защиты к ним применять. Отсюда - необходимость в совокуплении политической и половой проблем, сведение воедино социальных и сексуальных нужд. И это третий признак революционной ситуации. Существование очагов напряженности, подобных нашему, где концентрация эротической энергии (оргона) столь высока, что способна возбудить весь регион, является четвертым признаком. Страна, таким образом, находится в интересном положении, сама не замечая этого симптома (пятого по счету), как впервые залетевшая девица иногда не понимает, что происходит с ней.

– Есть еще симптомы?
– подстегнул его я, поскольку он надолго задумался.

– Сексуальная детерминация, - подсказал с дерева Птицын.

– Да, социальное все более детерминировано сексуальным, и это я могу доказать, если хотите. Так сколько же мы насчитали?

– Шесть, - сказал я.

– Седьмой я забыл, к сожалению. Выскочило из головы на волю. Но непременно когда-нибудь вспомню и вам скажу. Вы, Птицын, не помните седьмой симптом?

– Не-а, - отозвался Птицын, тщательно, словно в подполье, маскируясь в своем гнезде.

– Он там жить собирается?
– спросил я.

– Нестись хочет. Давайте отойдем. Это бывает для него мучительно.

Мы отошли. Мне пришла в голову мысль, нельзя ли этой революционной ситуацией воспользоваться в своих целях.

– Когда планируете начать?
– спросил я.

– Сексуально-экономическая ситуация как раз вполне подходящая. Остается дождаться благоприятной фазы луны. Но непременно начнем уже в октябре.

Сегодня какое? Я попытался вспомнить число, но в голове все настолько перемешалось, что все числа начисто выветрились. Я был уверен лишь в том, что месяц - октябрь. Значит, вот-вот.

– Нам даже ничего не надо выдумывать заново, - продолжал Маргулис.
– Опыт двух революций - Октябрьской и Французской нами заимствован и переосмыслен. Ошибки учтены. Все французские лозунги - хотя они и с прононсом - подходят и нам. Но то, что француз произносит себе в нос - мы говорим открыто. Сексуальная свобода! Сексуальная справедливость! Сексуальное равноправие! Как видите, теоретическая часть вам довольно знакома, не правда ли? И состоит в ближайшем, почти плагиативном родстве с той, что известна из курса истории. Но мы в этом деле и не претендуем на оригинальность. Широким массам нас так проще понять.

Он еще долго рассуждал о теоретическом родстве социальной и сексуальной революций, приводя поразительные аналогии и пародийные параллели. Выходило забавно.

– А главное, - горячо продолжал он, - эротическая платформа партии легкодоступна для всех умов и позволяет наиболее тесно на ней сплотиться. Эротическое учение легкодоступно. Каждый носит в себе эту искру. Из искры возгорится пламя, если ее умело раздуть. Надо держаться вместе. Вместе мы - масть. И большевики, и меньшевики и эсеры.

– Эсеры?

– Средний, так сказать, размер. На первых порах можно привлечь и наиболее ярких представителей сексуальных меньшинств. Передовые педерасты могут поднажать с тылу. Главное - не замыслить идею излишним теоретизированием. И откладывать нам никак нельзя. С чего, спрашиваете, начать?
– Я не спрашивал, но он, тем не менее, ответил на им же поставленный вопрос.
– А Великая Октябрьская Социалистическая Революция (ВОСР) - с чего начиналась? С выстрела. Наша ВОСР тоже начнется с выстрела. Я уже присмотрел ТТ.

– У кого?
– живо поинтересовался я.

– У ваших палачей, маркиз.

– Только не делайте из этого гражданской войны, - попросил я.
– Зачем ненужные жертвы?

– Мы сумасшедшие, но не глупые. Но революция не бывает без жертв, как дым без огня, как огонь без любви. К тому же, - добавил он, - плюс-минус пара покойников на правоте нашего дела не отразится никак.

Я спросил, выбрали ли уже предводителя.

– Думаю, какой-нибудь ефрейтор или еврей, - сказал он и скромно потупился.

– Так вы были ефрейтором!
– догадался я. Вот откуда у него задатки лидера.
– Значит, возглавите вы?

– При условии, что вы будете нашим знаменем.

– А нельзя ли меня другим знаменем заменить?

– Нашему Саду нужен маркиз, - сказал Маргулис, твердо глядя мне прямо в глаза.

На это мне возразить было нечего. Так я стал их знаменем, о чем тов. Маргулис пообещал в скором времени оповестить всех.

Немного позже, мучаясь ролью, навязанной мне, я поинтересовался, нельзя ли прийти к власти мирным путем, используя парламентские методы и возможности демократии, как то: подкуп, шантаж, компромат э сетера.