– Вы сами-то что там делали?

– Гимнастику. Позже он свои права на эту женщину терапевтам продал. Их двое у нас. Потом к санитарам перешла. Видите, увиваются? И что характерно, становится все пышнее.

Тут я заметил еще одного наблюдателя, прячущегося за колонной в стиле ампир. Это был молодой человек приятной наружности, лет 28-и, одетый в зеленое.

– А, это Вертер, - сказал Маргулис, заметив мой взгляд.
– Он вам тоже о ней что-нибудь расскажет. Он любит о ней поговорить. Не так ли, Вертер, дружище?

Рассказ Вертера - за вычетом множества повторений, пауз и спазм, сорных и сомнительных слов - занял небольшой уголок на моей простыне.

– Я ради секса с ней познакомился, но, визуально анализируя, никакого секса в ней не сыскал. Сначала я ее не любил, думал, что не за что. Но позже все же нашел в ней кое-какой шарм. И чем дальше, тем больше. Дошло до того, что, боясь обаяния, я стал ее избегать. И до тех пор избегал, пока не влюбился полностью. Я, конечно, знал, как ее рассматривают врачи. Но не разлюбил из-за этого. В конце концов, рассматривать могли и с медицинской точки зрения. А тут еще скульптор косматый стал вокруг околачиваться. Так и глядит, с какого боку броситься. Венер стал с нее ваять. Из-за нее на меня накидываться. А однажды, когда она в парке гуляла, прыгнул на нее с дерева и напал, когда она срывала цветок. Но я, оказавшись рядом, нападение отразил и стал нравиться ей после этого. Вот только не доверяет она мне, думает, обману. Раз, думает, красавец, значит, подлец. Ничего, что я нервничаю?
– Лицо его исказила гримаса. Нервный, наверное, тик.
– Ах, будьте моим змием, маркиз, - внезапно взмолился он.
– Соблазните ее для меня.

Я не успел на это ничего возразить, как молодой человек вдруг исчез, испуганный грозным взглядом Маргулиса. Я заметил, что мой одноухий друг зеленым внушал уважение. Пользовался авторитетом среди них.

– Кокетливая девица, - пробурчал Маргулис.
– Нарочно одевается издевательски. Халат лопается и трещит. Пуговицы так и отскакивают. Бедняга Вертер...

– Интересные у них отношения, - сказал я.

– Да черт с ними, с их отношениями, - вдруг наскучил этой темой Маргулис.
– Пусть отношаются, как хотят.

Мы поднялись на второй этаж.

– В это время я обычно гуляю в Саду, - сообщил мне Маргулис. Мне послышалось, как уже бывало не раз, что слово Сад он произнес с большой буквы. Значит, тот Сад, что наверху, догадался я. Со времени нашего первого посещения я в том Саду не бывал. Между тем, мне казалось, что я давно знал и любил это место, хотя воспоминания о нем были довольно смутные.
– Не хотите мне составить компанию?
– спросил меня мой друг.

Мне как раз в это время хотелось побыть одному, но я согласился. Это место меня влекло.

– Пойдемте-ка с нами, Птицын, - поймал он за край синей пижамы какого-то человечка, небольшого роста, взъерошенного, в двухнедельной белесой щетине, словно в пуху.
– Будете нам двери отворять.

Птицын не выразил ни удовольствия, ни протеста, забежал вперед и стал распахивать все двери, попадавшиеся на нашем пути. Причем успевал пропускать нас вперед, закрывая без стука пройденную нами дверь, и снова забегать пред нами. При всем том он в ходьбе был не очень ловок: переваливался, и вообще, выглядел то ли нездоровым, то ли недоразвитым. Под глазом у него красовался синяк, переливался цветами радуги, словно сама Ирида украсила его им.

– Мотыгинский?
– спросил я Маргулиса.

– Да. У нас среди них много друзей. Через них осуществляем смычку с окраиной. Ты бы одежду, Птицын, сменил. А то в синей пижаме на шпиона похож.

Дверей, впрочем, на пути нашего следования было не так много, шесть или восемь, и он справился с ними без большого труда. Другое дело - отпереть лаз. С ним ему пришлось повозиться. В конце концов, ступая на спину услужливого Птицына, мы влезли наверх.

Это покажется, может быть, невероятным, но Сад не захватил меня всецело, так, как это случилось в наше первое посещение. Возможно потому, что я все теперь воспринимал иначе, с ленцой, а может и потому, что сохранившихся в памяти статуй в Саду не было. Была Венера, та, что без рук - руки, целуя их, отломали, и пальцы разбросали все, отломавши. Был насмешливый фаллический божок, безобразное божество плодородия, он же Эрос - и все.

В общем, дух не захватывало. Не поражало воображения, не заставляло восхищаться набором древесных пород, отличавшимся разнообразием, вдумчивой расстановкой дерев по периметру и внутри него.

Все фрукты росли в этом Саду - от абрикоса до яблока, водились пернатые: птица Сирин, Алконост, Гамаюн, Финист с филином и некоторые другие (теперь они крайне редки), чьей родовой и фольклорной принадлежности я не знал. Если прочая фауна и была, то скрывалась во флоре.

Небрежный набросок неба чуть виднелся вверху.

– Небо? Небо - это иллюзия. Вы погуляйте, Птицын,- распорядился Маргулис.- Кушать плоды не возбраняется. А вот лазать по некоторым деревьям, запомни, Мцыри, запрещено.

– Мцыри все вымерли, - сказал Птицын и сразу куда-то делся, чтобы нам не мешать.

Маргулис продолжал вводить меня в курс.

– Здесь общепринято приятно проводить время, - сказал он.

– Красивая растительность, - отозвался я.

Какое-то неизвестное мне растение росло раскорякой среди других. Направляясь к нему, мы поравнялись с двухсотлитровым бутылочным деревом. Маргулис приблизился к нему, отвернул на нем кран и подставил фиал. Пенная струя ударила в чашу.