– Губит людей не нечисть, губит людей мечта, - сказал Сережечка.

– Какая же может быть у мента мечта?
– не поверил Павел.

– Ну, какая-никакая, а сгубила ведь, выманив калачом за город, - сказал Данилов.
– Все ему грезилось, что лежит не так далеко от городской черты прямо в снегу горячий калач. Вот он и пошел его искать. И что самое интересное - нашел. Однако до дому не донес, из сил выбился. Прикорнул прямо на корточках после очень трудового дня. Дед Мороз и Снегурочка напоследок снились ему.

– Если бы он так за преступниками охотился, как за калачом, - сказал Сережечка.
– Так его и кличут теперь: Калач.

– Где?

– Но том свете. Ты не думай, там тоже своя милиция есть.

– Елизаров же за ложные идеи погиб, - продолжил Данилов.
– В конце жизненного пути сошел с ума. Вбил себе в голову идею фикс - стать почетным гражданином этого города. Чтобы портрет на доске почета висел среди других трудоголиков, звание почетного гражданина и оловянный орден в придачу...

– Выше бери - Суперзвезду Героя. Национальным героем ему захотелось стать. Образ прекрасной женщины, накануне явившейся, на это его вдохновил. И он в зуде телесном принялся эту мечту осуществлять. Как на бабу, на работу набросился, чтоб стать суперстар...

– И труд, и блуд - один зуд.

– Только кончить никак не мог. Даже жители приходили удивляться ему: мол, что за трудовая тенденция?
– как бы сам удивившись сему, поднял брови Сережечка.
– Откуда такой рачительный рабочий выискался? В квартирах форточки нараспашку, деваться некуда от жары, а он все поддает да подкидывает. Хотели его водкой отвлечь, пивом сбивали энтузиазм, а он - как угорелый по котельной мечется.

– Пока не случилась эта трудовая трагедия. Вот так...
– вздохнул Данилов.
– Вовка же свершил над собой самосуд Линча. Подал на себя в отставку.

– В отставку, а то и в отстой, - добавил Сережечка.

– Покончил самоубийством, пав на осиновый кол. А перед этим со страху с ума сошел.

– Со страху?
– переспросил Павел.

– С ума, - подтвердил Данилов.
– За то, что осквернил эту женщину.

– Видно, кроме боязни греха бывают и другие боязни, - сказал артист.

– А Юрка? Тоже - с ума?

– Да хрен его знает. Пойди, пойми, что там кипит у него в башке, что за чувства в нем бранятся и борются, - сказал Данилов.
– Юрка в бой с тенью вступил. Да ты по телевизору видел. Транслировали на всю страну. Победила, как ты сам это понял, тень.

– Надо же... надо же как...
– бормотал Павел.

– Наказания - исключительно эксклюзивные, - сказал Сережечка.
– Однако не стоит ужасаться и сожалеть: подлец воспитанию не подлежит. Эти противные пролетарии все равно были обречены по ряду причин. Водка, бабы, отсутствие понятий, упрощенная шкала ценностей. Рано или поздно они проявили бы себя как-то иначе. И наказание, адекватно содеянному, было б иное, суровей стократ.

– Да сдуру они, сдуру!
– с такой мукой в голосе, с таким сожалением в лице, что едва ли оно могло быть притворным, вскричал Данилов.
– Эх! Ведь с аттических, с античных времен известно: боги сильнее греков, но грехи сильнее богов.

– Тут уж ничего не поделаешь. Справедливость должна торжествовать. Чтоб не чувствовали себя безнаказанными, как Бог или царь, - сказал Сережечка.

– Да нешто мы не марксисты. Про справедливость понимаем тож. Тебе о себе сожалеть надобно, - обратился Данилов к Павлу.
– Ты, брат, колись, коли что. Скидка будет. Как же ты отважился на нее? Попал в это ЩП?

– Щекотливое положение, - пояснил Сережечка.

– Да в чем же колоться мне?
– забеспокоился Павел.
– Я эту бабу впервые только сегодня увидел. Да и то неживую уже.

– Все вы одним миром мазаны, - сказал Сережечка.
– Забулдыги-собутыльники, зачеркнутые человечки. Даже время коротаете одинаково - за лопатами.

– А может как-нибудь смягчить его участь? Просто прогнать отсюда и всё, - предложил Данилов.
– Он потом сам пропадет в отрыве от производства.

'Они меня принимают за кого-то другого. Тот факт, что я был знаком с теми тремя, еще ничего не говорит о моем соучастии. В этом, в этом ЩП... С чего они взяли? Какие пиджаки? Кто подстилал? Меня подставили. Я здесь вообще ни при чем'. Как им объяснить, что это не он, что он так не мог, что до сего дня в этом районе города вообще не был?

– А думаешь, я был?
– сказал Данилов, при этом взглянув на Сережечку, у которого в единстве места сомнений, кажется, не возникало.

– Может и в Елизарова вы попали точно с такой же точностью...
– сказал Павел.
– И в других. Надо ж взвешенно вмешиваться, а не наобум.

– Нет, как держится! Как отрицает от себя вину! Как естественно изображает невинность!
– вскричал Сережечка.
– Конкурент! Народный артист! Орденов ему и медалей! Станиславского третьей степени!