Желая дать разрядку мозгу, Бродвуд взялся за книги. В больничной библиотеке помимо разного рода медицинских фолиантов оказалось и впечатляющее количество художественной литературы, которую доктор Уилкокс доставлял Бродвуду целыми стопками, изумляясь как это можно проглатывать книги с такой нечеловеческой быстротой. Секрет Бродвуда в основном заключался в бездне свободного времени, шести-семи часов для сна ему было более чем достаточно – остальное время он читал, если, конечно, не занимался гимнастикой, и занимался гимнастикой, если, конечно, не читал.

– Я не думаю, что тем убийцей были вы, – заявил доктор Уилкокс в один из дней накануне Рождества. – Вы кажетесь мне отвратительно искренним человеком. Свое мнение, каким бы мерзким оно ни было, вы обязательно выставляете напоказ, всем на зло. Я очень тонко чувствую людей, которые носят маски. Вот что скажу, им такая прямота несвойственна.

Бродвуд поднял брови.

– Вы сейчас не кажетесь таким уж безумцем, – заметил он.

– Порой этот образ очень утомляет. На самом деле я другой, – доктор Уилкокс заискрился блаженной улыбкой, и ткнул пальцем в сторону порядком истрепанного собрания сочинений Шекспира, которое лежало на прикроватной тумбочке Бродвуда. – «Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры», – процитировал он чуть нараспев. – Я не просто врач – я ученый, а ученый, знайте, должен быть не от мира сего: неплохо, если с причудой, но лучше чтоб настоящим психопатом. Иначе никто не воспримет всерьез. Заурядный человек ничего прогрессивного не изобретет, так ведь? Ха! Чистейшая глупость. Но есть кое-что выше меня, выше любого, даже самого великого, то с чем просто нельзя не считаться – мнение большинства. А мнение большинства утверждает: настоящий ученый равно сумасброд. Прикидываться безумцем обычно весело, но, как я уже говорил, утомительно. Я слишком стар, чтобы носить маску сумасшедшего, я скоро уже буду настолько стар, что на самом деле сделаюсь сумасшедшим. Я, наконец, сброшу маску, но для окружающих ровным счетом ничего не изменится.

– Какая драма, – иронично подытожил Бродвуд. – Очень проникновенно. У меня даже возникло подозрение, что вы хотите втереться ко мне в доверие. По заданию Кросса, вероятно?

Доктор Уилкокс отвел взгляд.

– Э… ну да, он просил меня… но нет, он уверен, что убийца – вы, а я чувствую, что нет.

– Почему нет?

– Да потому что вы таков, как вы есть. Вы ни за что не станете надевать маску и играть роль. Я думаю, вы просто неспособны врать. И я хочу помочь вам. Понимаете?

Бродвуд был откровенно изумлен обвинением в том, что он «просто не может врать», кроме того он абсолютно не понимал как ему может помочь этот ненормальный старик.

– Ну… ну, не знаю… – замямлил Уилкокс, когда Бродвуд осведомился на какую помощь он может рассчитывать. – Я попытаюсь убедить Кросса…

– Убедить? – Бродвуд фыркнул. – Не говорите ерунды, доктор, убедить Кросса вам точно не по силам.

– Вы так думаете? Я не так прост, как вам кажется.

– Вы все-таки сумасшедший, – сделал заключение Бродвуд. – Маска, это, или нет, но шизофренией от вас разит на милю.

– Увидите, Кросс придет и скажет, что ошибался! – не унимался Уилкокс. – И он отпустит вас.

Но ничего подобного, конечно, не произошло. Дилан Кросс действительно пришел спустя несколько дней после заявления Уилкокса, но совсем не для того, чтоб выпустить Бродвуда на свободу.

– Война окончена, мистер Бродвуд, – торжественно объявил он с порога. – Судан наш. Лорд Китченер покрыт славой, часть армии возвращается домой. Что бы там ни творил этот Ангел Смерти, все его проделки теперь не стоят ореховой скорлупы. Но следствие продолжается и будет продолжаться, до тех пор, пока этот мистический проказник не будет изобличен, а это значит, что ваша изоляция продлится еще очень и очень долго, – Кросс заглянул Бродвуду в глаза. – Или может вам есть что рассказать?

Бродвуд источал мрачное веселье.

– Признайте, Кросс, – сказал он, – ничего, кроме признания вы от меня ждете. Вы всерьез полагаете, что сидя здесь, я смогу вспомнить что-то такое, чего не заметил еще тогда, в Судане? Ха! Нет, не думаю. Вы ждете исповеди. Но если я признаюсь, вместо изоляции меня ожидает петля, не так ли?

– Так, – легко согласился Кросс. – Но, если дело останется на месте, ваша изоляция будет продолжаться не здесь, в тепле и уюте, а в холодных подземельях тюрьмы. Ни книг, ни хорошей еды там не будет, – Кросс наклонился к Бродвуду и с ядовитым торжеством добавил: – Вы сгниете заживо в собственном дерьме.

– Очаровательные перспективы, – Бродвуд улегся на койку и потянулся. – Хотите сказать, петля – очень даже выход?

– Почему бы и нет?

– А может быть потому, – Бродвуд подложил руки под голову и закинул ногу на ногу, – что я не Ангел Смерти?

– Да неужели? – Кросс так и сочился ядом. – Я тут откопал кое-что очень интересное… ваше старое прозвище.

– Какое из? – без интереса уточнил Бродвуд.

– Не догадываетесь? – прошипел Кросс. – Дам подсказку: то, что привязалось после взятия Фиркета.

– И это вы будете считать доказательством? – зевнув, осведомился Бродвуд.

– Ну, знаете, мы тут ищем Ангела Смерти, было бы слишком опрометчиво не учесть, что вас, главного подозреваемого когда-то величали, – Кросс сделал паузу, – Жнецом.

– На то были причины, – сказал Бродвуд потолку.

– Я знаю три из них: ваша худоба, ваша трость с набалдашником в форме черепа и то, что вы каким-то образом умудрились шестью выстрелами убить семерых.

– Второе из перечисленного не причина, а следствие, – Бродвуд продолжал говорить с потолком, – трость мне подарили мои офицеры уже после того, как я получил это прозвище и именно из-за него.