При этих словах отец Евфимий покраснел так, что казалось, он лопнет, но он сдержался; остался стоять невдалеке, чтобы услышать, что еще скажет Прекрасный. А один из людей воскликнул: «Скажи нам тогда закон Божий, по которому нам можно судить, раз ты не признаешь закона, данного человеком, ибо наш закон гласит ясно: таких надо побивать камнями».

А Прекрасный сказал: «Сказано в Писании Сына: кто из вас без греха, пусть первым бросит в нее камень!»

И все наклонились, чтобы поднять по камню, считая себя ангелами, а Прекрасный, видя, что восторжествует закон грешников, упал к ногам Евфимия и поцеловал их, умоляя его рассудить, потому что тот был ближе всех к Богу по учености.

О, как изменилось лицо Евфимия в тот момент! Какую кротость, удовлетворенность и притворное великодушие увидел я тогда в его душе, потому что я уже сказал, что я смотрю в души других людей, поднимаю завесы, заглядываю и подглядываю, и живу в устах других людей с того дня, когда я потерял дар слова, чтобы получить дар истины! И теперь, когда я пишу это, я не могу забыть это выражение самодовольства, ибо увидел отец Евфимий, увидел льстец, горделивый и суетный, что колесо судьбы, наконец, повернулось в положение, для него благоприятное и угодное, он увидел, что его молит тот, кто его оскорбил и высмеял, кто презрел сочинения его, и власть показалась ему сладкой, потому что она по закону силы вынуждает других приносить чудные и приятные дары: признания тех, кто не признает, любовь тех, кто не любит, уважение тех, кто не уважает. Жестом прощения и притворной милости Рыжий дал знак подняться Прекрасному, у которого слезы текли по щекам, и в своем ослеплении не помыслив, что раньше говорил совершенно противное, сказал: «Мудрые речи изрек этот человек. И будет разумно, если вы послушаете его. Пусть эта женщина пока поживет, а Господь накажет ее, когда придет время».

И, сияя от своей вынужденной доброты, собрался уходить, а Прекрасный еще долго обнимал ему ноги, благодарил и благословлял его. Наконец Евфимий посмотрел сверху вниз на него все еще стоящего на коленях у его ног, и тихо сказал, так, что слышали только я и Прекрасный: «Иногда есть польза и от того, кто, казалось бы, ничего не стоит».

И ушел.

А недовольные люди разошлись, размахивая в воздухе палками, изливая свой гнев на невинных животных и растения на обочине дороги.

Посередине двора стояла, дрожа от страха и холода, голодная и избитая Нун, женщина, носящая в своем чреве сына, у которого не было отца.

Самек: столб, опора / Айин: плодоносящая

Разрушение буквы Самек:

1 — Иероглиф;

2 — Критское;

3 — Буква Самек со стелы царя Меша.

Разрушение буквы Айин:

1 — Иероглиф;

2 — Критское;

3 — Буква Айин со стелы царя Меша;

4 — Современное.

* * *

Когда Евфимий вошел в семинарию, Нафанаил Послушный в гневе подошел к Евфимию и спросил: «Зачем ты сделал это, Учитель души моей? Почему потворствовал греху?» А Евфимий со зловещей улыбкой ответил, и при этом у него на шее билась жилка, как на шее у ящерицы: «Я знаю, что делаю, и смысл моего деяния станет понятным, когда последуют другие события. Ни мне, ни тебе худо от этого деяния не будет, а принесет оно богатый урожай».

Я снова пошел к Прекрасному, который увел Нун с собой и положил ее на ложе свое, чтобы та отдохнула. И дал ей поесть хлеба и попить воды, а затем оставил ее и вышел со мной во двор. «Куда ты пойдешь?» — спросил я без языка, только губами, и он меня понял, потому что я уже говорил: мы лучше без языка понимаем друг друга, как лучше без священника между нами и Богом, с Создателем общаемся. А он посмотрел на меня и сказал: «Близится время, когда я уйду к Отцу моему, ибо должно исполниться слово пророка, а пока я здесь, слово не исполнится, поэтому я должен буду уйти от вас, чтобы потом вернуться, как предсказано, и забрать вас в дом Отца моего, ибо много у него места для беззаботной жизни».

Он понял, что я хотел спросить другое, и потому ответил притчей; но когда увидел, что я стою сломленный и бледный и не отхожу от него, добавил: «Я понял, воистину я понял, что и на этот раз пришел напрасно, потому что люди ослеплены не сиянием Вседержителя, но своим собственным, и они не хотят узнать меня, ибо слепы от своего сияния и моего света не видят; и власть в мире этом дороже им любви в другом; какая польза будет, если я исцелю властителей от болезни властвования? Я иду к своему палачу с просьбой сделать добро, чтобы спасти себя; а если он опять учинит, зло, то исполнит предсказанное, думая, что учиняет мне зло, а не добро; а я счастливый отойду в кущи Отца своего».

Я хотел, очень хотел тогда сказать ему, что отец Евфимий — слабая опора даже для самого себя, не говоря уже о других; что есть один лишь столп, который держит небо, землю, воду и все миры, и что других столпов, кроме этого, нет, потому что человек силен в слабости своей, а человек — соломинка; хотел еще ему сказать, что не дано человеку на человека опереться, потому что слаб он телом, а еще слабее душой, ибо в конце концов во зло превращает он веру в другого человека, но, к счастью, у меня нет языка, а не то согрешил бы, сказав так, потому что только вера хранит в нас жизнь и спасает от смерти. Тогда я почувствовал, что хорошо, что я выплюнул язык, чтобы больше не грешить им.